HAAALLEEEELUUU JAAAH
Я решил слить конец, чтобы уже поскорее от этого отвязаться.
Персонажи: Франция, Англия
Рейтинг: PG-13
Жанры: Философия
Размер: Драббл, 6 страниц
Кол-во частей: 6
Так
читать дальше— Побойтесь Бога, — владелец траурного бюро перекрестился, обернувшись к распятию.
— А бога нет! – заявил Англия, вежливо кивнув распятию. – Его нет!
— Не богохульствуйте, — побледнел хозяин.
— Да какие тому доказательства, что он есть? – Франсис деловито встал у одного из гробов, примеряя его себе по росту. – Где же он?
— Он есть и наблюдает за нами сверху, направляя нас…
— Да где же он был, когда мы все задыхались, вздохнуть не могли опухшими легкими?! Когда горели города, люди, животные, церкви! Церкви, которые мы строили на свои последние гроши! Мы надеялись тогда, что он действительно там, наверху, и он нам поможет. Да только где же он был, когда мы все умирали по сто раз на дню? Где он был, когда вот эта сволочь вспарывала мне живот? — он ткнул пальцем с ярко-красным лаком на ногте в Артура. – Когда этот гад резал, рубил меня напополам своим мечом? «Все вы мои дети, но столько детей мне не прокормить» — так, что ли? Хороша демографическая политика!
Франция стоял и тяжело дышал. На его лбу выступил пот, он трясущейся рукой выловил в кармане пиджака пачку бумажных салфеток. Вытянул из нее одну и отёр лицо. Стал искать мусорную корзину.
— Церковь хорошо устроилась в свое время, — спокойно продолжил Артур. – За нестройным «А-а-али-и-илу-у-уйя-а-а!» я лично слышал трусливое «В укрытие! Бежим, скорее!» В укрытие из народа, из живых тел нации, в укрытие из собственного безразличия к судьбам людей. Мы – высшая сила, которая имеет право на ошибку и пластмассовый стек, чтобы вырезать глаза пластилиновому человечеству. Бог – это я. Это вот тот чудак в вишневом гробу…
Франция действительно забрался в вертикально стоящий у стены вишневого дерева гроб, сложил руки и прикрыл глаза.
— И мы – вот они, мы – рядом. И нам не нужны ни подаяния, ни человеческие жертвы, ни церкви, ни десятины, ни молитвы. Мы здесь, потому что нам хочется. Добровольные начала. Волонтеры. И мы хотим гроб. Вон тот, — Англия показал кривым артрозным пальцем на здоровенную домовину для лесных троллей.
Дальше
читать дальшеОн ему очень, как оказалось, приглянулся – широченный гроб. Красивый ящик для мертвого тела.
Франция выволок его во двор и превратил во что-то типа гамака у нормальных людей. Лежал там, отдыхал на солнышке. Научился делать безмятежное лицо, ветер тихонько трогал его уже не такие мягкие локоны волос. Вот он влезает туда, в одних бриджах. Укладывается поудобнее, пристраивает голову на мягкую скользкую подушку, закрывает глаза, складывает руки на груди. Закрывает глаза – и тут же молодеет лет на пятьсот. Нет, на семьсот. Очень красиво и даже трогательно. Глубоко вздыхает и – замирает на долгих полминуты. Через полминуты его легкие разворачиваются заново, тогда уж он и глаза раскрывает, смотрит в кривые некрасивые ветки молодой груши, раскидывает руки, свешивает кисть со вздутыми венами с бортика гроба. И плывут тягостные минуты неподвижности. На лицо иногда падают с воздуха какие-то бесполезные букашки – тогда Франция морщится и всячески кривит лицо в попытках согнать мерзкое приставучее… это противное, ненавидимое с детства, напоминающее о вечных блохах, жрущих его грубую рубаху чуть не из крапивовых стеблей.
Вдруг ему на грудь падает кусок коричневого шоколадного кекса. Он удивленно поднимается: рядом уже и легкий пластиковый столик, пластиковый стол, пластиковый… Нет, большой разноцветный зонт от солнца – и чертов гад с выражением лица «Уважаемые пассажиры, поезд задерживается на четыре часа» пьет чай, издевательски оттопырив мизинчик.
— Что ж ты, сволочь, делаешь? – Франсис всовывает в рот сладкий снаряд. Выходит из гроба и заботливо прикрывает его крышкой. Садится сверху.
— Не учи меня быть англичанином.
— Да кто ж тебя такого воспитал, Артур.
«На пять часов опаздывает, на шесть»
— Ты же и воспитал. Забыл, урод? – Англия громко отхлебывает из невесомой чашечки, совсем прозрачной – любимой, — с удовольствием наблюдая за искривившимися губами Франции.
Потом
читать дальшеВ конце концов, когда Франсис наигрался уже со своим гробом и тот занял законное место на чердаке, француз совсем заскучал.
— Тебе нравится ZAZ? – спросил он у Англии, который прирос тогда к газете. Спешите видеть – удивительный симбиоз. Раз в неделю в доме Бонфуа-Керкленда появляется он – шуршащий огромными листами. Это что же это за бродшит такой, что не перешел на формат таблоида?
«Бродшит» звучит гадко. Слово пахнет дерьмом.
— Нет, а что это? – отвечает удивительный симбиоз.
— Ты любишь Бальзака?
— Нет.
— Постмодернизм?
— Ненавижу.
— Уличных актеров?
— Дерьмо.
— Современный театр?
— Бред.
— Дизайн центра Помпиду?
— Дрянь.
— Меня?
— Сдохни.
— Ты любишь детей?
Англия замирает, и внимательные строгие глаза блестят над газетой.
— Уже нет.
Это не дух противоречия. Ему действительно все вокруг не нравится. Не нравится то, не нравится это, это гадость, этот придурок, тот идиот, а ты, Франсис, самое знатное дерьмо из всех козлов, каких я только знал в своей долгой жизни. «Даже Америка?» «Даже он не отравлял мне жизнь настолько виртуозно, как это умеешь делать ты»
Своим существованием Франция подписал себе приговор: быть рядом с Артуром, очень близко, всего лишь через пролив тянуться тонкой рукой из Кале к холодному Дувру.
Англия, в свою очередь, всегда понимал: выделываться можно сколько угодно и перед кем угодно, но когда ты в полной жопе, сколько ни топай ногами, сколько ни хмурь важно брови – одна многозначительная усмешка на нервных губах (разбиты ли в кровь, в яркой ли помаде) и всё, раскрыт, повержен. Франция все всегда знает, слишком много чего понимает, не упускает возможности рассказать тебе же о твоих мучительных думах и намерениях.
В общем, Франсис – такая заноза.
Но их совместное проживание в небольшом загородном шато – не обязаловка.
Здесь мне тонко намекнули, что хорошо бы на этом остановиться, но я не послушался и наляпал еще три части, которые тут абсолютно не в тему.
Ещё
читать дальшеФранция идет рядом и опять молчит, держа руки в карманах. В новостях на каждом канале – взрыв Фукусимы, распространение радиации, репортажи о постепенном восстановлении жилищ на японских островах: дома сидеть невозможно. И столько времени прошло, СМИ должны бы уже поуспокоиться; так нет же, только не в Объединенном Королевстве. Каждый божий день находится хоть какая-нибудь мелкая песчинка информации, которую раздувают в чертову песчаную бурю.
Самый воздух давит сегодня на Артура. Низкое давление, близится гроза. Напряжение чувствуется во всем, набухает тревога даже в каменных бордюрах. Совсем скоро настанет долгожданная разрядка из крупных громких капель и шумного недовольства черных облаков.
Кажется, что в воздухе взвешен яд. Англии не хватает объема легких, он вдруг останавливается, дотрагивается пальцами у себя под носом – кровь. Франсис, остановясь только через пару шагов, роется в карманах пиджака в поисках бумажной салфетки, Артур наклоняется вперед, чтобы кровь не капала на рубашку и ботинки. Франция суетится, пытается оттащить к стене дома, усадить хоть куда-нибудь, на ту же скамейку автобусной остановки, но просто отлетает в сторону, когда Артур отпихивает его со всей силы. Салфетку держит у лица, ждет, наверное, чтобы вся кровь сама вытекла и уже не беспокоила его никогда.
Поднимает уставшие глаза: впереди в витрине девушка снимает с манекена одежду, сменяет на шмотки из новой коллекции. Рядом снова возникает Франсис, пытается угадать, куда смотрит Артур. А поняв, чуть искривляет губы в понимающей улыбке. Тоже смотрит туда, на витрину.
— Свежая мадмуазелька, а?
Манекен мотают из стороны в сторону, гнут руки, снимают со штырей, удерживающих его обычно в вертикальном положении. Стягивают яркую футболку, летние приятного цвета брючки. Манекену спокойно, когда с него слетает парик. Его пластиковая кожа не знает волнений, когда его подхватывают за талию.
И тут небо лопнуло, разорвалось молнией и стало обливать Лондон водой. Англия будто опомнился и мгновенно намокшей салфеткой стал вытирать кровь с подбородка, заметался в поисках убежища от ливня. Франсис потянул его за рукав в тот самый магазин модной одежды, с витрины которой на мир смотрела ненастоящая женщина в стильной обновке.
Затем
читать дальшеПрямо с порога Франция громко заговорил:
— Добрый день! Мой драгоценный друг оказался неспособен пережить погодные условия, так что не проводите ли вы его в уборную? – одна из консультанток мигом сорвалась с места и кинулась к Англии, который все-таки умудрился закапать рубашку кровью и выглядел ничуть не менее круто, чем пострадавший от терракта в метро.
Она повела его через какое-то подсобное помещение, сама включила свет в тесном сортире. Когда Артур щелкнул задвижкой на хлипкой дверке, в раковине громко булькнуло. В зеркале никто не отражался. Никто, кто мог бы обрадовать Англию своим там присутствием. Он тщательно умыл лицо, выскреб из ноздрей красные сопли, пригладил брови и вытащил из барабана почти все бумажные полотенца. Попытался замыть пятно на сорочке, оно побледнело, но не сошло полностью, а только расплылось. У того дурака в зеркальном отражении были фиолетовые круги под глазами и бледные губы. Тебе бы выпить, приятель.
— ...И что же – вы совсем ничего не чувствуете?.. – услышал он, выползая из лабиринта подсобок. Франсис был действительно растерянным.
— Они ничего не чувствуют! Я... И я ничего не чувствую, как такое может быть? – он двинулся вслед за Англией, разочарованно глядя на группку удивленных девушек.
— Они же англичанки, тупица, ты так ничего и не понял, — ответил Артур. Они вышли из магазина, не поблагодарив и не попрощавшись.
Впрочем, Англия остановился там же, напротив витрины и одними губами сказал заметившей его продавщице – как раз той, что недавно обряжала манекен: «Терпение»
— Какой нелепый совет. Ничего практичного. Чем ей это поможет?.. – все еще ошеломленный своим открытием, пробормотал Франция.
— Если бы мать Тереза делала все правильно, она была бы до сих пор жива.
— И вообще бы никогда не умерла.
— Именно. Мне нужно выпить.
"Понять можно только своего. Чужого понять не пытайся. Если понял — тебе конец. Теряешь связи старые, новых не обретаешь"
Напоследок без вывода
читать дальше Франция всегда считал, что они тоже люди. Они эссенция, выжимка из всех людей на территории страны.
Англия говорил, что они выше. Они типа новой ступени эволюции, новые люди, которым суждено бы подняться надо всеми и хорошо вжарить человечеству за глупость.
— Ты тоже ругаешься матом, пьешь пиво, выбиваешь двери кабинок в туалете в баре, ты, в конце концов, идешь в туалет и делаешь свои дела там, в этой кабинке, на обычном земном унитазе. Даже у идеальных людей не рассасываются шрамы и просто так не испаряется еда из желудка, так что перестань строить из себя ангела. Боишься быть нелепым?..
— Заткнись ты уже, как же ты меня задолбал, — рычит Артур и запихивает Франции в рот угол гробовой тюли, какой накрывают покойника.
Тот широко распахивает голубые глаза и что-то бормочет через легкую сетчатую ткань: «Но ты подумаешь об этом?»
Бог создал человека по своему образу и подобию. Значит, ангелы тоже стонут и извиваются и кое-кто даже визжит, и ему приходится закрывать рот ладонью? Или крылом.
Франсис изогнулся и попытался начать вилять бедрами, чтобы побыстрее с этим расправиться (бортик больно врезался в шею, тесно тут двоим, душно), но Артур только больнее вцепился в его ноги:
— Вот только этого не нужно, — правильно, не до этого сейчас. Лежи и думай об участи последнего корсиканца, который владел рыболовецким судном, но его дело прогорело и теперь он попрошайничает на пляже. Легче? Француз с облегчением кончает, расслабляя вымученные мышцы, расжимая зубы и отирая многострадальной тюлью пот со лба. Интересно, ему до сих пор хочется думать о судьбах и участях? В эту коротенькую минутку эгоистического счастья он смог понять, что стоит заботиться о себе, а остальные подтянутся?
Персонажи: Франция, Англия
Рейтинг: PG-13
Жанры: Философия
Размер: Драббл, 6 страниц
Кол-во частей: 6
Так
читать дальше— Побойтесь Бога, — владелец траурного бюро перекрестился, обернувшись к распятию.
— А бога нет! – заявил Англия, вежливо кивнув распятию. – Его нет!
— Не богохульствуйте, — побледнел хозяин.
— Да какие тому доказательства, что он есть? – Франсис деловито встал у одного из гробов, примеряя его себе по росту. – Где же он?
— Он есть и наблюдает за нами сверху, направляя нас…
— Да где же он был, когда мы все задыхались, вздохнуть не могли опухшими легкими?! Когда горели города, люди, животные, церкви! Церкви, которые мы строили на свои последние гроши! Мы надеялись тогда, что он действительно там, наверху, и он нам поможет. Да только где же он был, когда мы все умирали по сто раз на дню? Где он был, когда вот эта сволочь вспарывала мне живот? — он ткнул пальцем с ярко-красным лаком на ногте в Артура. – Когда этот гад резал, рубил меня напополам своим мечом? «Все вы мои дети, но столько детей мне не прокормить» — так, что ли? Хороша демографическая политика!
Франция стоял и тяжело дышал. На его лбу выступил пот, он трясущейся рукой выловил в кармане пиджака пачку бумажных салфеток. Вытянул из нее одну и отёр лицо. Стал искать мусорную корзину.
— Церковь хорошо устроилась в свое время, — спокойно продолжил Артур. – За нестройным «А-а-али-и-илу-у-уйя-а-а!» я лично слышал трусливое «В укрытие! Бежим, скорее!» В укрытие из народа, из живых тел нации, в укрытие из собственного безразличия к судьбам людей. Мы – высшая сила, которая имеет право на ошибку и пластмассовый стек, чтобы вырезать глаза пластилиновому человечеству. Бог – это я. Это вот тот чудак в вишневом гробу…
Франция действительно забрался в вертикально стоящий у стены вишневого дерева гроб, сложил руки и прикрыл глаза.
— И мы – вот они, мы – рядом. И нам не нужны ни подаяния, ни человеческие жертвы, ни церкви, ни десятины, ни молитвы. Мы здесь, потому что нам хочется. Добровольные начала. Волонтеры. И мы хотим гроб. Вон тот, — Англия показал кривым артрозным пальцем на здоровенную домовину для лесных троллей.
Дальше
читать дальшеОн ему очень, как оказалось, приглянулся – широченный гроб. Красивый ящик для мертвого тела.
Франция выволок его во двор и превратил во что-то типа гамака у нормальных людей. Лежал там, отдыхал на солнышке. Научился делать безмятежное лицо, ветер тихонько трогал его уже не такие мягкие локоны волос. Вот он влезает туда, в одних бриджах. Укладывается поудобнее, пристраивает голову на мягкую скользкую подушку, закрывает глаза, складывает руки на груди. Закрывает глаза – и тут же молодеет лет на пятьсот. Нет, на семьсот. Очень красиво и даже трогательно. Глубоко вздыхает и – замирает на долгих полминуты. Через полминуты его легкие разворачиваются заново, тогда уж он и глаза раскрывает, смотрит в кривые некрасивые ветки молодой груши, раскидывает руки, свешивает кисть со вздутыми венами с бортика гроба. И плывут тягостные минуты неподвижности. На лицо иногда падают с воздуха какие-то бесполезные букашки – тогда Франция морщится и всячески кривит лицо в попытках согнать мерзкое приставучее… это противное, ненавидимое с детства, напоминающее о вечных блохах, жрущих его грубую рубаху чуть не из крапивовых стеблей.
Вдруг ему на грудь падает кусок коричневого шоколадного кекса. Он удивленно поднимается: рядом уже и легкий пластиковый столик, пластиковый стол, пластиковый… Нет, большой разноцветный зонт от солнца – и чертов гад с выражением лица «Уважаемые пассажиры, поезд задерживается на четыре часа» пьет чай, издевательски оттопырив мизинчик.
— Что ж ты, сволочь, делаешь? – Франсис всовывает в рот сладкий снаряд. Выходит из гроба и заботливо прикрывает его крышкой. Садится сверху.
— Не учи меня быть англичанином.
— Да кто ж тебя такого воспитал, Артур.
«На пять часов опаздывает, на шесть»
— Ты же и воспитал. Забыл, урод? – Англия громко отхлебывает из невесомой чашечки, совсем прозрачной – любимой, — с удовольствием наблюдая за искривившимися губами Франции.
Потом
читать дальшеВ конце концов, когда Франсис наигрался уже со своим гробом и тот занял законное место на чердаке, француз совсем заскучал.
— Тебе нравится ZAZ? – спросил он у Англии, который прирос тогда к газете. Спешите видеть – удивительный симбиоз. Раз в неделю в доме Бонфуа-Керкленда появляется он – шуршащий огромными листами. Это что же это за бродшит такой, что не перешел на формат таблоида?
«Бродшит» звучит гадко. Слово пахнет дерьмом.
— Нет, а что это? – отвечает удивительный симбиоз.
— Ты любишь Бальзака?
— Нет.
— Постмодернизм?
— Ненавижу.
— Уличных актеров?
— Дерьмо.
— Современный театр?
— Бред.
— Дизайн центра Помпиду?
— Дрянь.
— Меня?
— Сдохни.
— Ты любишь детей?
Англия замирает, и внимательные строгие глаза блестят над газетой.
— Уже нет.
Это не дух противоречия. Ему действительно все вокруг не нравится. Не нравится то, не нравится это, это гадость, этот придурок, тот идиот, а ты, Франсис, самое знатное дерьмо из всех козлов, каких я только знал в своей долгой жизни. «Даже Америка?» «Даже он не отравлял мне жизнь настолько виртуозно, как это умеешь делать ты»
Своим существованием Франция подписал себе приговор: быть рядом с Артуром, очень близко, всего лишь через пролив тянуться тонкой рукой из Кале к холодному Дувру.
Англия, в свою очередь, всегда понимал: выделываться можно сколько угодно и перед кем угодно, но когда ты в полной жопе, сколько ни топай ногами, сколько ни хмурь важно брови – одна многозначительная усмешка на нервных губах (разбиты ли в кровь, в яркой ли помаде) и всё, раскрыт, повержен. Франция все всегда знает, слишком много чего понимает, не упускает возможности рассказать тебе же о твоих мучительных думах и намерениях.
В общем, Франсис – такая заноза.
Но их совместное проживание в небольшом загородном шато – не обязаловка.
Здесь мне тонко намекнули, что хорошо бы на этом остановиться, но я не послушался и наляпал еще три части, которые тут абсолютно не в тему.
Ещё
читать дальшеФранция идет рядом и опять молчит, держа руки в карманах. В новостях на каждом канале – взрыв Фукусимы, распространение радиации, репортажи о постепенном восстановлении жилищ на японских островах: дома сидеть невозможно. И столько времени прошло, СМИ должны бы уже поуспокоиться; так нет же, только не в Объединенном Королевстве. Каждый божий день находится хоть какая-нибудь мелкая песчинка информации, которую раздувают в чертову песчаную бурю.
Самый воздух давит сегодня на Артура. Низкое давление, близится гроза. Напряжение чувствуется во всем, набухает тревога даже в каменных бордюрах. Совсем скоро настанет долгожданная разрядка из крупных громких капель и шумного недовольства черных облаков.
Кажется, что в воздухе взвешен яд. Англии не хватает объема легких, он вдруг останавливается, дотрагивается пальцами у себя под носом – кровь. Франсис, остановясь только через пару шагов, роется в карманах пиджака в поисках бумажной салфетки, Артур наклоняется вперед, чтобы кровь не капала на рубашку и ботинки. Франция суетится, пытается оттащить к стене дома, усадить хоть куда-нибудь, на ту же скамейку автобусной остановки, но просто отлетает в сторону, когда Артур отпихивает его со всей силы. Салфетку держит у лица, ждет, наверное, чтобы вся кровь сама вытекла и уже не беспокоила его никогда.
Поднимает уставшие глаза: впереди в витрине девушка снимает с манекена одежду, сменяет на шмотки из новой коллекции. Рядом снова возникает Франсис, пытается угадать, куда смотрит Артур. А поняв, чуть искривляет губы в понимающей улыбке. Тоже смотрит туда, на витрину.
— Свежая мадмуазелька, а?
Манекен мотают из стороны в сторону, гнут руки, снимают со штырей, удерживающих его обычно в вертикальном положении. Стягивают яркую футболку, летние приятного цвета брючки. Манекену спокойно, когда с него слетает парик. Его пластиковая кожа не знает волнений, когда его подхватывают за талию.
И тут небо лопнуло, разорвалось молнией и стало обливать Лондон водой. Англия будто опомнился и мгновенно намокшей салфеткой стал вытирать кровь с подбородка, заметался в поисках убежища от ливня. Франсис потянул его за рукав в тот самый магазин модной одежды, с витрины которой на мир смотрела ненастоящая женщина в стильной обновке.
Затем
читать дальшеПрямо с порога Франция громко заговорил:
— Добрый день! Мой драгоценный друг оказался неспособен пережить погодные условия, так что не проводите ли вы его в уборную? – одна из консультанток мигом сорвалась с места и кинулась к Англии, который все-таки умудрился закапать рубашку кровью и выглядел ничуть не менее круто, чем пострадавший от терракта в метро.
Она повела его через какое-то подсобное помещение, сама включила свет в тесном сортире. Когда Артур щелкнул задвижкой на хлипкой дверке, в раковине громко булькнуло. В зеркале никто не отражался. Никто, кто мог бы обрадовать Англию своим там присутствием. Он тщательно умыл лицо, выскреб из ноздрей красные сопли, пригладил брови и вытащил из барабана почти все бумажные полотенца. Попытался замыть пятно на сорочке, оно побледнело, но не сошло полностью, а только расплылось. У того дурака в зеркальном отражении были фиолетовые круги под глазами и бледные губы. Тебе бы выпить, приятель.
— ...И что же – вы совсем ничего не чувствуете?.. – услышал он, выползая из лабиринта подсобок. Франсис был действительно растерянным.
— Они ничего не чувствуют! Я... И я ничего не чувствую, как такое может быть? – он двинулся вслед за Англией, разочарованно глядя на группку удивленных девушек.
— Они же англичанки, тупица, ты так ничего и не понял, — ответил Артур. Они вышли из магазина, не поблагодарив и не попрощавшись.
Впрочем, Англия остановился там же, напротив витрины и одними губами сказал заметившей его продавщице – как раз той, что недавно обряжала манекен: «Терпение»
— Какой нелепый совет. Ничего практичного. Чем ей это поможет?.. – все еще ошеломленный своим открытием, пробормотал Франция.
— Если бы мать Тереза делала все правильно, она была бы до сих пор жива.
— И вообще бы никогда не умерла.
— Именно. Мне нужно выпить.
"Понять можно только своего. Чужого понять не пытайся. Если понял — тебе конец. Теряешь связи старые, новых не обретаешь"
Напоследок без вывода
читать дальше Франция всегда считал, что они тоже люди. Они эссенция, выжимка из всех людей на территории страны.
Англия говорил, что они выше. Они типа новой ступени эволюции, новые люди, которым суждено бы подняться надо всеми и хорошо вжарить человечеству за глупость.
— Ты тоже ругаешься матом, пьешь пиво, выбиваешь двери кабинок в туалете в баре, ты, в конце концов, идешь в туалет и делаешь свои дела там, в этой кабинке, на обычном земном унитазе. Даже у идеальных людей не рассасываются шрамы и просто так не испаряется еда из желудка, так что перестань строить из себя ангела. Боишься быть нелепым?..
— Заткнись ты уже, как же ты меня задолбал, — рычит Артур и запихивает Франции в рот угол гробовой тюли, какой накрывают покойника.
Тот широко распахивает голубые глаза и что-то бормочет через легкую сетчатую ткань: «Но ты подумаешь об этом?»
Бог создал человека по своему образу и подобию. Значит, ангелы тоже стонут и извиваются и кое-кто даже визжит, и ему приходится закрывать рот ладонью? Или крылом.
Франсис изогнулся и попытался начать вилять бедрами, чтобы побыстрее с этим расправиться (бортик больно врезался в шею, тесно тут двоим, душно), но Артур только больнее вцепился в его ноги:
— Вот только этого не нужно, — правильно, не до этого сейчас. Лежи и думай об участи последнего корсиканца, который владел рыболовецким судном, но его дело прогорело и теперь он попрошайничает на пляже. Легче? Француз с облегчением кончает, расслабляя вымученные мышцы, расжимая зубы и отирая многострадальной тюлью пот со лба. Интересно, ему до сих пор хочется думать о судьбах и участях? В эту коротенькую минутку эгоистического счастья он смог понять, что стоит заботиться о себе, а остальные подтянутся?
@темы: Франсис, Фанфикшн Хеталия, ОТП
