*предсмертные хрипы* А, ну ладно. Смотрел вчера случайно далматинцев. - Па, он не мог... Они не могли... Нет... - Ну, у Артура были на то свои причины.
Что-то я болю. Весь болю, от головы до ног. Палец с порезом скоро уже заживет, но заживает он так больнюче.
Верная стратегия для того, чтобы не таскать и не собирать проектор для теорграмматики: опоздать. Потому что это что-то уже совсем не дело - если мы студенты, значит, за преподавателем таскать все должны или чего.
Я разбил очки, а потом влез в карман за длинным тонким осколком в палец, чтобы он сломался у меня дважды, пока я пытаюсь его вытащить. Кровищи - море, ажно капало. Стенд ГП. С печеньками и лимонными дольками. А у Ящера с собой был тыквенный сок, так что вообще.
У меня взяли интервью. Теперь мне себя нужно будет где-нибудь искать.
Рядом со мной стоял косплеер Гинтоки, а я даже не упал и не забился в конвульсиях. Самоконтроль. Ну, и вообще было здорово. Я считаю - удачно все вышло, жду следующего года.
Я сказал, что под классические брюки хочу надевать ботинки, так вот я теперь в семье за имбецила. Давно-то я таких трехэтажных в свой адрес не слышал. Потом, видимо, что-то в голове сработало - уже в более мягких выражениях разъяснять мне, что это не дело пришли ко мне в комнату, где я со своим обычным выражением лица кидал по столу тетрадь по практике перевода.
Гардероб пополнился еще одной футболкой с жизнеутверждающей надписью. Save energy Don't talk to me И желтая она, очень приятная к телу, просто мечта.
У Ящера тоже что-то прикупилось, но я забыл, что там было написано. Он уволок галстук с канадской географией прямо у меня из-под носа. Там у него белые медведи, Бритиш Коламбия, Юкон и всякое другое.
Мы были на Удельной и как я замотался. В каком-то из секондов встретил двух однокурсников из немецкой группы и понял, что я все-таки буду шипперить этот пейринг. В маршрутке молодой человек напротив отстукивал пальцами Радиохэд из моих наушников. Видно, уж очень громко было.
Фэндом: Hetalia: Axis Powers Персонажи: Франция, Англия Рейтинг: G
Часть 1.
читать дальшеСтоим на кладбище у самых ворот – только что пришли, а уже все вокруг становится черно-белым как в старом кино. Небо то ли серое, то ли лилейно-белое, памятники черные или светлые и потому едва заметные на блеклой перележавшей пленке, на той, что здорово и ярко горит, если поджечь. И никого почему-то нет. И серое небо, и доски, и вялые цветы на могилах, и вечно веселые землекопы с лопатами у забора. Что-то не хватает им всегда профессионализма, когда они появляются среди зарёванных жен, дочерей и любовниц, только и смотри на них – сейчас ткнут друг друга локтями в бок и заржут над услышанной с утра по радио шуткой. И вот мы здесь, чтобы ходить по рядам и вглядываться в имена на мраморе, имена незнакомые и нам, по сути, ненужные. Нам же до лампочки, от чего, вот например, Чарльз Перкинс оказался под землей, или как умерла Джин Фогз. Утопла, застрелили в подворотне ли, простудилась ли… Тридцать шестого года рождения – ну да понятно! Я киваю головой, будто что-то для себя уяснил, а Артур и вовсе с кислой миной проходит дальше, к местечку Дина Холивелла. Удобненько он тут устроился, между двумя восьмидесятилетними дивами. Артур садится на корточки перед камнем и внимательно рассматривает его, подмечая каждую деталь, трогая симпатично и аккуратно высеченные на нем слова. «Вечная память» «Был хорошим отцом и мужем» - Ты знал его? - Нет. И правда, с чего бы. Кто бы подсказал, где то кладбище, где бы мы нашли хоть кого-нибудь из знакомых, и кто бы знал нас. Может быть, в путевом дневнике участника первой мировой (дневник хранится в доме героя, родственники ни в коем случае не желают его хотя бы дать погонять какому-нибудь краеведческому музею) и упоминается Артур Керкланд, который вместо того, чтобы начать молиться Господу Богу в окопе, сидел подальше от всех и все всматривался в беспокойный вражеский горизонт. А меня и вовсе помнят только скамейки в Люксембургском саду. Я там нацарапал разного, когда (а может быть, и ровно в тот момент) Англии штыком проткнули руку. Свои же. По сути, делать-то нам и нечего на кладбище. А может, это не кладбище. Может, мы сейчас на Эдгар-Кинэ, светящиеся вывески, слепящие глаза витрины, клуб свингеров, кружащиеся вокруг шестов прелестные марокканки, их дикие платформы и шпильки едва не заезжают нам по носам, когда мы неосторожно наклоняемся вперед, чтобы заглянуть им под коротенькие юбочки. Хотя что вымудряться, если через пару минут они их сами сбросят. - Вот это сандалеты, - усмехается Артур, кивая на их небоскребные каблуки. – Клевые тапки… Он уже пьяненькой походкой возвращается к барной стойке, подпирает щеку кулаком и долго-долго смотрит на бармена, который не обращает на него внимания. Но все-таки, это погост. Черно-белое плато, равнина призраков, долина прошлого, поле запоздалых признаний и прощений. Где-то вдалеке за чьим-то семейным склепом мелькает блестящая юбочка и оголенное карамельное бедро… Показалось. Да, мы все-таки на старой целлюлозной кинопленке. Я было ожил, но теперь снова леплю к лицу серьезное выражение и плетусь за Англией следом между последними пристанищами. Очень в духе немых фильмов – мы почти ни слова не произнесли за все это время, а где-нибудь, где мы не видим, появляется надпись в витой белой рамке: «- Ты знал его?» «- Нет»
И чихать я на все хотел - в прямом смысле, к сожалению. Тугая клавиатура наградила меня непрерывным потоком щекотящей нос слизи и очередным спазмом в левом глазу.
Мы ведем свой специальный репортаж из Института Медицинских исследований, с рабочего места, с рабочего компьютера, который я делю, к слову, со своей маман. Клавиатура очень тугая, поэтому жизнь - сплошные страдания, а напечатанный текст - в родную мову Бервальда. Только что я перепечатал два суперважных документа. Я теперь что-то типа секретаря. Я теперь очень важный чувак, поэтому не должен теперь ходить в кедах и абы каких джинсах.
Сейчас я пойду рисовать фломстером на доске. А до этого малолетняя дочь Ильи там рисовала курочек и заставляла меня решать арифметические примеры. Я чуть не погиб. Этот ребенок также ползал под столом, хватал меня за руки и дул в затылок.
Мммвот. Я еще не совсем понял, как именно составлять приказы и выписки, но это все очень фантастиш. М. А еще завтра не нужно ехать в больницу.
Моя суперначальица почему-о решила, что у меня несчастный вид и ужас в глазах. А я всего лишь внимательно слушал ее экспозе по поводу моей должности. Насколько это было возможно с ползающим по тебе незнакомым ребенком.
У меня снова своя запароленная учетная запись. Я просто президнт галактики. Еще мне сказали, сколько мне за это будут платить, я решил, что жизнь удалась.
Не стал я исправлять на то, что мы разобрали на занятии. Просто почистил какую-то свою ерунду, в которую меня потыкали носом.
читать дальшеЯ в глубине души спортсмен, спортсмен во сне. Не поймите меня неправильно, едва лишь я закрываю глаза – и вот снова. Что уж я могу так, как никто другой – так это нырять. Я не помню, даже в кино, чтобы хоть кто-то когда-то отвесно погружался в воду свинцовой пулей, как я. И в такие моменты нет во мне слабости. Другие, если случаются соперники, даже рядом со мной не стоят. И не без улыбки я присутствую, особенно если в порядке исключения я туда попадаю, на спортивных соревнованиях. Все эти мелкие недочеты в исполнении, которые не бросаются в глаза простому человеку, мгновенно привлекают внимание профессионала; и эти силачи наподобие Тариса или какие-нибудь еще меня не победят. Им недостает точности. Я бы с трудом мог объяснить совершенство моих движений. Для меня оно абсолютно естественно. Профессиональные хитрости мне ни к чему, потому что я никогда не учился ни плавать, ни нырять. Я ныряю как кровь течет в моих венах. О, скольжение в воде. О, прекрасное скольжение, так не хочется всплывать. Только напрасно я все это говорю. Кто из вас хоть когда-нибудь поймет, каково это – на воде как на суше? Настоящие пловцы не знают ничего сверх того, что вода мокрая. Они не понимают жизни на твердой земле. Их внимание всегда направлено на воду. ** Кто из моих знакомых поверит в то, что я люблю толпу? Тем не менее, это правда, что тайное мое желание – это быть окруженным. И вот ночь, моя тихая спальня наполняется людьми и шумами; в коридорах мирного отеля появляются встречающиеся и переплетающиеся группы; запруженные лестницы не справляются; лифты переполнены, как на подъем, так и на спуск. Бульвар Эдгар-Кинэ, невиданная толкотня, грузовики, автобусы, проезжают машины, проезжают торговые грузовички и, как если бы всего этого не было достаточно, огромный теплоход наподобие «Нормандии», пользуясь ночью, прибыл бросить здесь якорь, и тысячи молотов весело стучат по требующему ремонта корпусу судна. Огромная труба обильно выташнивает свой дым в мое окно; все дышит щедростью природных стихий и человеческого рода за работой. Что до моей спальни, казалось бы, такой голой, сползшие с потолка обои придают ей вид ярмарки, людей здесь становится все больше и больше. Все оживлены; невозможно двинуться, не задев чью-нибудь руку, талию, и, наконец, при слабом свете огромное количество мужчин и женщин, которые все как один боятся одиночества, приходят поучаствовать в этой настолько плотной и невероятной путанице, что из виду пропадают мелкие стремления каждого… Это племя, волшебным образом ожившее в моей спальне, и дух племени, наш единственный бог, всех нас обнимает.
Мне всю практику перевода слышались "предсмертные хрипы" из читанного в метро Windows on the world. Тяжело это - пытаться не зарыдать тут же в метро. Вот и стоишь дышишь как беременный людям в затылок, слезы обратно в глаза загоняешь. Сложно это, а потом приходишь на практику перевода, а там француженка. Мимими, француженка Катя со странной прической. Некрасивая она девочка, но вот улыбка у нее замечательная. Редко улыбается, но красиво.
Завкафедрой сегодня превзошел себя на гениальные фразы. Я злорадствовал, но уже с меньшим усердием, чем в прошлом году, к примеру. * Кто-нибудь понимает по-немецки? Да что там понимать - он же немецкий! Нелюди вообще, что с них взять. * Переводчикам правила грамматики не писаны. * Я оставил там у вас в работах свои вражеские комментарии.
Невероятно, но перевод мне удался. Я даже выложу, может быть, этот кусок, когда поправлю его в соответствии с... кхм, его вражескими комментариями, с которыми я не вполне согласен. Не всегда согласен.
Мне так не хватает этой способности на парах по литературе франции. Я начинаю глупо бубнить и запинаться. Попытки замкнуться в себе и не отвечать на вопросы пресекаются тут же заботливым вопросом ca va la poignee
С ужасом жду оценки за дм по худпереводу. Тролль Я же вспомнил, что не вычитал эту дрянь перед отправкой.
_bitch, такой потрясный юбилей. Думаю, тебя теперь неделю в интернете не будет Энивэй. Я тебя поздравляю, тридцатник - это вообще что-то. Ты живешь интересно в свои годы, это так редко, что я просто беру и преклоняюсь. Желаю тебе энергии.