йессс

Я наконец-то закончил этот абажур. Теперь у меня не тюремная вау-люстра из голой лампочки, а вполне себе.

смотреть дальше

@темы: Фэшн из май профешн, Фотге, Среда обитания

---

В заявках к ЗФБ снова просят Францию/Канаду.
Вообще, интересно, зачем что-то просить, если ни одного комментария на летней я не получил. В плане, даже какого-нибудь "Никогда больше не бери мои заявки" или "Никогда. Не открывай. Ворд"

---

кам он!

17.11.2014 в 19:06

Пишет  WTF Hetalia: Europe and the World 2015:

Мы — ответвление фандома Hetalia: Axis Powers.
Тут наше фандомное главсоо.
Мы скромно хотели творить про Европу,
но не смогли забыть про остальной мир.

~Amaterasu~
Damekko Ren
Deorum
Drumming Song
Feit Soun
Glololo
hostmaster.dk
Jay_Count
Kalil
Konomon
-Matrosh-
Mein anderes Ich
MinestrelKa
Mrr.Fox
Red pineapple juice
Shrimp roll
VeilchenBlau
Инфузория в берцах
Капитан Канада
Кардиналъ
Кристалл хрусталя
Мориссон
Переводчишко
разврат плацебо
Собственность Джея Каунта
сэр Сэндэлиус
фандомный эдельвейс
Эошаан

Кэп:
Kyanite

<a href="http://wtfcombat2015.diary.ru/p201084118.htm" target=_blank><img alt="WTF Hetalia: Europe and the World 2015" src="http://i.imgur.com/4CmNhBS.jpg"></a>

<a href="http://wtfcombat2015.diary.ru/p201084118.htm" target=_blank><img alt="WTF Hetalia: Europe and the World 2015" src="http://i.imgur.com/R5SwBG5.gif"></a>

Хочешь к нам?

@темы: Хеталия

---

расшифровка фильма

Про врачей скорой помощи теперь.
Фильм начинается с демонстрации работы скорой помощи при авиакатастрофе. Самолет неудачно приземлился, около половины пассажиров получили травмы, граждане кричат истошно, многие в крови с разбитыми носами и лбами, открытые переломы, синячищи потрясающие. Все мечутся в панике - МЧС, скорая, всякие пожарные. Очень страшно.
Координаторы в панике мечутся, не хватает персонала, как вдруг... "Это была ежегодная тренировка скоропомощников".
Даа лаааадно.

Открытый перелом крупным планом, оторванная рука, кровь из ушей, зад в огне - У-ЧЕ-НИ-Я, хихихи.
Вот затейники.

@темы: Профессия - репортер

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

МЧС

Секрет всех секретов, высмотренный в этом фильме.
Мы привыкли думать о Марселе как о городе, в котором очень много смуглых людей (тех самых, дада).
Сколько таких смуглых я увидел среди пожарников, спасателей и врачей скорой помощи Марселя? Абсолютный ноль. За все полтора часа фильма.
Разве это не говорит нам кое о чем.

@темы: Quelque chose a propos

---

10.11.2014 в 10:07

Пишет  смайлинг серпент:

interstellar

+2

@темы: Фильмы/Серьялы

---

интерстеллар

У меня есть десяток минут, чтобы рассказать о фильме Интерстеллар. Я даже не буду прятать под кат, потому что не стану спойлерить.

Я две трети фильма сегодня просидел на своем месте, с трудом, как обычно, сдерживая слезищи. Я не мог оторвать взгляд от экрана, потому что все эти виды, все планы и кадры, на нем появляющиеся, они будто... сквозь тебя и так вшшш, и ты весь такой ААА только сидишь и с открытым ртом. Мне даже моргать было жалко.
Какие там красивые планы. Сброс ступеней при запуске, стыковка с кораблем, все эти приземления-подъемы, кротовья нора и гаргантюа (упорно слышал по фильму "гарганта"), планеты, станция на Сатурне. Сам Сатурн. Потрясающие вещи.
Сюжет фильма тоже крутой, но ведь я обещал не спойлерить.

И я. Хочу сходить еще раз. Чисто ради того, чтобы еще раз на все это посмотреть.

@темы: Фильмы/Серьялы

---

кам он

10.11.2014 в 01:01

Пишет  WTF Shingeki no Kyojin 2015:

WTF Shingeki no Kyojin 2015: пост набора

Привет тебе, потенциальный разведчик!

Не знаешь, чем заняться зимними вечерами? Контрактная служба в рядах фандома Шингек — вот твой выбор.

Только у нас! Все пытки Средневековья в одном каноне, игры престолов во время голодных игр и экзоскелеты против устройства пространственного маневрирования.
Только с нами ты поймешь, что породистый скакун и половинка разведчика — это не диагноз, а самый настоящий пейринг.
Пробуди в себе великую силу, если твоя фамилия — Аккерман. И даже если не Аккерман — тоже.

Для этого:
• прими участие в народной забаве «Укради Эрена или его украдут до тебя»;
• собери свою коллекцию голых титанов;
• и не забудь о том, что тебя ждут геноцид от внезапных родственников, внутримышечные инъекции, а также массовые провалы в памяти.

Будь мужиком! Бери метлу и вступай в отряд!
Запись здесь.

#ЖАНЛЮБИТВСЕХ — капитан
Renie_D — 1-й заместитель капитана
Eleya — 2-й заместитель капитана

-Matrosh-
-безымянная-
akurei
Ayliten
chibikrubik
Dantelian
Helgaaa
Jojen Reed
Kepler
Kyooka Suigetsu
Meissner
Raffia
Sputnik29
taiou
Via Domus
Айон Ран
Анка Хельская
гораций, который жил на свежевальном кресте
Евреи, кругом одни евреи
Переводчишко
Разалеа
РЯМ
Шэм Лун
[Математик]
~JeaN~

<div align="center"><a href="http://wtfcombat2015.diary.ru/?tag=4981599"><img src="http://i.imgur.com/utrgsQX.png"></a></div>

<div align="center"><a href="http://wtfcombat2015.diary.ru/?tag=4981599"><img src="http://i.imgur.com/DeEut5f.png"></a></div>

<div align="center"><a href="http://wtfcombat2015.diary.ru/?tag=4981599"><img src="http://i.imgur.com/e8PqMQx.png"></a></div>

<div align="center"><a href="http://wtfcombat2015.diary.ru/?tag=4981599"><img src="http://i.imgur.com/DNkynXb.png"></a></div>

<div align="center"><a href="http://wtfcombat2015.diary.ru/?tag=4981599"><img src="http://i.imgur.com/Do4W3iO.png"></a></div>

<div align="center"><a href="http://wtfcombat2015.diary.ru/?tag=4981599"><img src="http://i.imgur.com/OFt9ZIO.png"></a></div>

<div align="center"><a href="http://wtfcombat2015.diary.ru/?tag=4981599"><img src="http://i.imgur.com/7bdBAJJ.png"></a></div>

<div align="center"><a href="http://wtfcombat2015.diary.ru/?tag=4981599"><img src="http://i.imgur.com/Pejt6CF.png"></a></div></div>

<div align="center"><a href="http://wtfcombat2015.diary.ru/?tag=4981599"><img src="http://i.imgur.com/eGB1244.png"></a></div>

<div align="center"><a href="http://wtfcombat2015.diary.ru/?tag=4981599"><img src="http://i.imgur.com/nbJlXDU.png"></a></div>

<div align="center"><a href="http://wtfcombat2015.diary.ru/?tag=4981599"><img src="http://i.imgur.com/mD3yK4Q.png"></a></div>

<div align="center"><a href="http://wtfcombat2015.diary.ru/?tag=4981599"><img src="http://i.imgur.com/ma9AM2o.png"></a></div>

<div align="center"><a href="http://wtfcombat2015.diary.ru/?tag=4981599"><img src="http://i.imgur.com/SmEPdZx.png"></a></div>

@темы: ТАТАКАЭ

---

Marins-pompiers de Marseille: GAAAAAAAAAAY

И вот эта служба МЧС, о которой идет речь, имеет в себе странное подразделение. Бригада молоденьких сладких мальчиков (ладно, можно было без зачеркивания, ибо они и правда сладкие - слишком) выезжает на вызов к пострадавшим. Они выслушивают жалобы, меряют давление и всякое такое и! внимание! не имеют права оказывать какую-либо медицинскую помощь, а обязаны либо получать консультацию врача из прикрепленной больницы или вызывать скорую помощь на свое имя. ХАХА СЪЕЛИ?!

- У меня сердечный приступ, я помираю, приезжайте.
На адрес добираются через полгорода сладкие мальчики.
- Здравствуйте, у меня сердечный приступ, мне очень плохо, я сейчас умру.
- Ясненько :3 Как вас зовут? Это ваш адрес? Что вы ели с утра? Почему вы в рубашке с медведями? Кто ваш заместитель? Зачем вам будильник на тумбочке? Где вы храните ватные палочки? Хммм, давайте же вызовем скорую :3

Немного бесполезно, да? Сдав пострадавшего скорой, они прыгают в свой клаб-бус и начинают подпевать музычке с радио.

@темы: Quelque chose a propos, Профессия - репортер

---

расшифровка фильма. профессии наносят новый удар

Потому что на этот раз фильм про пожарных-спасателей. Невероятные МЧС, грубо говоря.
И что подлого? Марсельские МЧС.
Что это значит? Акцент.
Женщина, прекрати надо мной измываться, пришли мне что-нибудь на стандартном французском, ну.

@темы: Профессия - репортер

---

Пишут из университета. Проэтосамили где-то мой отчет по практике за (внимание) четвертый курс.
Всячески показываю в переписке, что это не мои проблемы.
А ОНИ БЕРУТ И СПРАШИВАЮТ КАК У МЕНЯ ДЕЛА
ДЕЛА! МОИ!
Какие у меня дела.
"Нуууу все хорошо"
Хаха. Ворлдс намба уан.

@темы: Не смешно, Универ, Повседневное

---

Все тот же фильм о полицейских Мюлуза.
Усмиряли веселый праздник, который всем мешал. После усмирения голос за кадром говорит:
- Несмотря на то, что такого рода дела не самые приятные /там пьяный хозяин квартиры нес страшный бред/, Люк знает, что его работа подарила покой всем соседям...
И Люк такой за рулем сидит, и видно по лицу этого здорового лысого полицая, что если бы рядом не было камеры, мат стоял бы трехэтажный.
(оговорюсь, что его коллеги из криминального камеры не стеснялись весь фильм. шикарные ребята)

@темы: Quelque chose a propos, Профессия - репортер

---

расшифровка фильма про полицейских Мюлуза

Не забыть впечатление.
Какой-то очередной Ахмед сидит и вякает в наручниках в комнате для дачи показаний.
И вякает и вякает.
Полицейский-юрист медленно отрывается от записей и спокойно и лениво так как пардон сучка:
- Месье, то, что вы совершили - тяжкое преступление.
Ахмед вякает.
- Все будет запротоколировано.
Вякает-вякает.
- Уф.

@темы: Quelque chose a propos, Профессия - репортер

---

Тензо

перфекшон

источник

@темы: Нарута

---

вроде как, берешь старый сюжет и что-то с ним делаешь

Название: Набережная Орсэ
Автор:
Бета:  Glololo,  Feit Soun (спасибо-спасибо!)
Размер: миди, 6 603 слова
Персонажи:
Франция/ОМП, Франция/Канада, единожды — упоминание Франция/Англия
Категория: слэш
Жанр: романс, ангст
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: 1886 год, Франция готовится принимать гостей из-за океана с целью открытия первого посольства Канады в Париже. Франция не видел Мэттью около ста лет, а потому не знает, чем обернется их встреча.


«Дорогой Мэттью…»
«Милый…»
«Матьё!
Как долго…»
Франция скомкал очередной испорченный лист: в корзине для бумаг рядом с бюро покоилась уже целая куча таких же испорченных. Не в силах найти нужных слов, он с остервенением принимался точить гусиное перо ножом, всё подливал чернил в пузатую чернильницу ― а нужные слова всё не приходили. Он не знал, как вести себя, не знал, каким стал Матьё, Мэттью, мистер Уильямс, господин Мэттью Уильямс; не знал даже, как его называть, чтобы не выставить себя дураком. Позволь он себе снова ласково назвать младшего брата Матьё, он вдруг посмеётся над старым сентиментальным маразматиком Францией. «Какой я тебе Матьё? — скажет. — Никакой я тебе больше не Шушу».
Франция в конечном итоге довольно подло поступил с Мэттью в своё время. Примерно как когда разбегаются родители. И при делёжке имущества делят и детей, не спрашивая их мнения. Не станут же они спрашивать у дивана, к кому он хотел бы отправиться жить. Его просто грузят на повозку и отвозят в новый дом.
Впрочем, в данной ситуации никто ни в какой новый дом не переезжал — почти все остались на своих местах, просто Францию выгнали с позором. Франциск проиграл сначала одного ребёнка, а затем, ожидаемо, и второго. Когда он забирал свои пожитки из небольшого особняка в Монреале, он даже не обернулся, чтобы глянуть на Мэттью в последний раз. Сел себе в карету и укатил. И напоминать о себе не смел целых сто лет. Да и не вспоминал особо. Только отчего-то страшно разволновался, когда знакомый депутат Ассамблеи рассказал о грядущем открытии посольства Канады в Париже. Шёл 1886 год.
***
Швейцар поднялся со своего стула, когда в парадный подъезд вошёл мужчина в цилиндре и с тростью. Все сейчас носили цилиндры на голове и трости в руках.
— Добрый день, месье. Могу я узнать, кого Вы пришли навестить? — вежливо обратился он к мужчине, который оглядывал подъезд с интересом и некоторым удивлением. Швейцару этот взгляд был даже приятен, потому как в отеле этом жили господа высокопоставленные и обеспеченные.
— Я пришёл к мистеру Бонфуа, — ответил гость; взгляд его снова стал каким-то скучающим, каким был, когда он только вошёл в дверь.
— Прошу меня простить, но месье Бонфуа нет дома. Я могу передать ему по возвращении, что к нему заходил месье… — выжидающе улыбнулся пожилой бретонец. «А ведь и не скажешь, что не француз ― даже у меня больше акцента. Наверняка учился где-нибудь в Иль-де-Франсе».
— Кёркленд.
Ах, это Вы.
— Знаете, мистер Кёркленд, в таком случае послание есть уже у меня для Вас, — швейцар достал из кармана красного жилета записку. — Послание оставлено было месяца два-три назад: оно изначально было устным, но я осознал по его получении, что не осмелюсь пересказать это кому-либо вслух. Пожалуйста.
Он передал записку англичанину, тот бегло прочитал. Неизвестно когда ― Жером проморгал этот момент, ― но в нагрудном кармане его жилета оказалась монета довольно крупного номинала. Номинала достаточного ― а была эта монета золотой, ― чтобы не заметить этого господина проходящим по парадной лестнице наверх, к апартаментам отсутствующего дома месье Бонфуа. Откуда он, этот господин, знал, как найти нужные апартаменты, Жерому тоже стало внезапно неинтересно. До того неинтересно, что он уселся на свой стул за конторкой и мгновенно задремал.
Круглый набалдашник на трости постучался в добротную дверь апартаментов номер 4. Тишина. Тишина.
Англия и не думал убираться, а только снова постучал, на этот раз требовательнее и громче ― и вот щёлкнул замок, открылась дверь сразу широко, не опасливо, из темноты апартаментов показалась согбенная фигура.
— Не хотел открывать тебе, — произнёс Франция непривычно скрипучим голосом. От него пахло давнишним перегаром.
Англия скривился от такого амбре, стукнул француза тростью под колено и, когда тот отступил с пути, по-хозяйски вошёл в переднюю. Двери во все другие комнаты, выходившие в переднюю, были распахнуты, и видно было, что во всех в них также царит полумрак — за окнами светило яркое осеннее солнце, но окна были плотно укрыты гардинами. Кроме одной комнаты — дверь в неё была закрыта. Вредное желание заглянуть было задавлено перспективой увидеть в той комнате что-нибудь мерзкое.
Сам Франция был в одном исподнем — мятой сорочке с болтающимися, истёртыми уже в бахрому от стирок шнурками завязок и в кальсонах с вытянутыми коленями. Вид у него самого был…
— …Фекальнее некуда. Опустившееся существо, — вынес свой вердикт Артур и прошёл в то помещение, которое, по его мнению, должно было быть гостиной.
Франция голыми ногами прошлёпал за ним, прихватив с туалетного столика бутылку вина и бокал. Остановившись на полпути, он вернулся к всё по-прежнему распахнутой настежь входной двери, высунулся в коридор:
— Жером, принесите господину кофе.
— Месье Бонфуа, простите меня, он дал мне денег, — заоправдывался с лестницы швейцар.
— Не надо кофе, Жером, — подал голос из глубины апартаментов Артур. Он уже давно уселся в одно из кресел и теперь оглядывал гостиную, не отдёргивая, тем не менее, гардин. Он был преисполнен ехидства по поводу состояния француза, но губить его режущим глаза солнечным светом не собирался даже и теперь.
Франциск молча прикрыл дверь и вновь проделал путь из передней в гостиную, выцедил из бутылки остатки вина в бокал и слизал с горлышка бордовую каплю языком.
— Не знаю, что тебя привело сюда в столь неудобный час… — сказал он наконец, когда промочил горло.
— Дела. Упаковывай свои срамные причиндалы и пойдём прогуляемся, — Артур повозил пальцем по полированной поверхности круглого столика на изящных витых ножках.
Устроившийся в кресле в противоположном конце гостиной Франция, обретший после нескольких глотков вина свой голос и привычные его интонации, пригладил волосы, торчавшие до того соломенной паклей, поджал губы.
— Не пойду. Говори здесь.
— В общественном месте мы хотя бы не подерёмся, собирайся, — безапелляционно бросил Англия.
— Зато если мы подерёмся здесь, мне жандармы не помешают вытрясти из тебя всё дерьмо. С другой стороны, если драка произойдёт в каком-нибудь питейном заведении, мне будет, по крайней мере, приятно, — Франциск допил вино, вздохнул. — Можешь подождать меня.
***
Я в первый раз его увидел в заведении без названия по адресу улица Паскье, близ перекрестья с улицей Шово Лагард. Я не планировал, я ничего не планировал ― я вошёл туда ради бархатных пуфов и шёлковых подушек в китайском стиле. Там всё было в китайском этом их восточном стиле, всё красное, и жёлтое, и чёрное. Абажуры в стиле китайских фонариков — их было целое множество подвешено к потолку. Я не уверен, но, кажется, в этом отеле когда-то давно жил один мой знакомый из императорской гвардии, а сейчас этот отель населяют те, кто отнюдь не случайным образом оказался по правой стороне от Сены. Как и практически всю эту улицу Паскье.
Я попросил его выпить со мной вина; он осторожно пил из бокала мелкими глотками, щуря глаза.
«Вы носите очки?» — спросил его я.
Он ответил: «Нет, просто устали глаза».
Он пытался вести себя как подобает мальчикам вроде него, норовил погладить моё колено, а я не хотел знать его имени, потому что боялся, что его вдруг зовут Матьё.
***
У парадного подъезда, как назло, стоял свободный экипаж. Возница сидел на козлах и лениво покуривал. Таковые хитрецы любят становиться у подъездов без особой, возможно, надежды в ожидании тех, кому захочется прокатиться по городу.
Франциск всплеснул руками, когда Артур открыл перед ним дверцу кабины.
— Бог ты мой, какой галантный ты кавалер!
— Это чтобы ты не сбежал, дурачина, — процедил в ответ Артур, влез сам в кабину, бросив вознице «Момюс».
Франциск только мечтательно улыбнулся, глядя в окошко: те капли утреннего вина привели его в самое благодушное расположение духа. Он чувствовал, что даже если Англия по прибытии в кафе расскажет ему гадких сплетен касаемо Республики, то он лишь пожмёт плечами и закажет им по порции абсента.
Всю дорогу до Сен-Жермен-л'Оксерруа англичанин молчал, натирая пальцами позолоченный набалдашник своей трости. Когда они устроились за столиком в «Момюс», излюбленном парижской богемой местечке, Артур, пробормотав что-то про выпивку с утра пораньше, заказал как раз тот самый абсент. В кафе было ещё малолюдно. По углам только можно было заметить таких же пьянчуг, как Франция, этаких богемных персонажей, которые приходят ни свет ни заря, обкладываются бумажками с записями и надуваются до беспамятства до самого вечера алкоголем, прикрываясь усердным трудом над очередным нетленным шедевром.
— Говорят, ты в полном дерьме, и я вижу, что ты действительно в полном дерьме.
Франциск, не переставая оглядываться по сторонам в поисках знакомых лиц, кокетливо махнул рукой.
— Пруссия славный, но он дуется на меня до сих пор, вот и говорит глупости. А ты просто застал меня не в лучший день. Что тебе мешало приехать хотя бы двумя или тремя днями раньше? Ты бы обозлился на меня за то, что я цвету и пахну. А сейчас, когда ты удовлетворён моей подавленностью, ты сам цветёшь и пахнешь, я ведь прав? — он наконец уселся лицом к Артуру и принялся теребить прядь волос. Его мутные от пьянства глаза светились горячечным счастьем от неизвестных никому причин.
— И что же такое произошло два или три дня назад?
— Не придуривайся, chèri, on sait bien tous les deux, c’est pas le secret, c’est pas trop compliqué, j’ai su tout de suite pourquoi t’es venu si vite. *
— Да, — Артур кивнул официанту, который на подносе принёс два бокала абсента; на каждом по ложке с отверстиями, на каждой ложке — по куску сахара. В запотевшем графине — вода.
— Нажираться от подобных новостей — верх идиотизма.
— Я был смущён!
— Ты… Пока ты не приведёшь себя в порядок, ничего не будет, — нахмурил брови Англия, едва удержавшись, чтобы не поднять палец, как это делают зануды, раздавая ценные указания и нравоучения.
— Что ты можешь, они уже всё решили, — Франциск с энтузиазмом прихватил графин, и тонкой струйкой студёная вода полилась на сахар, оплавляя острые края .
— Я могу всё отменить. Мэттью пока ещё мой.
Франция резко поднял взгляд на англичанина. Он уже не был мечтательным, как ещё пару мгновений назад, а был напряжённым, злым и напуганным.
— Что? Это не шутка. Я вообще считаю эту затею идиотской. Зачем тебе? Всё можно по-прежнему решать через меня.
— Но мальчик вырос. Ты не можешь всю жизнь держать его взаперти, — титаническим усилием Франциск заставил себя расслабиться, однако голос его в волнении подрагивал.
— Я не держу его взаперти от всех, я держу его подальше от тебя, ты понял? Откуда мне знать, вдруг ты выкинешь очередной свой номерок. Словом, я был против, но Парламент решил иначе. Я всё ещё против. Но я проконтролирую каждый твой шаг, ублюдок. Я не спущу с тебя глаз!
— Хвала Господу. Chéri, дивись моему великолепию и дальше ― я погибну без твоего внимания, — Франциск сделал глоток и поморщился. За соседним столиком сидели такие же любители абсента с утра пораньше: на блюдце у них лежал нарезанный тонкими ломтиками лимон, один из них Франция прихватил и отправил в рот. За соседним столиком не возражали, тем более что взамен уведённого лимона по столешнице звонко пробежалось несколько мелких монеток.
В «Момюс» то и дело просачивались новые посетители, комнатки наполнялись разговорами, смешками, возгласами, приветствиями, звоном стаканов.
— Составь мне поминутный план визита Мэттью, — официант поставил перед ними второй поднос с тем же набором. Англия уже не обратил на официанта внимания, а с абсентом манипуляции для себя и для Артура совершал Франция.
Казалось, с каждым глотком алкоголя Франция расцветал. Его пальцы легко порхали над столом, переставляя ложечки, подливая воды на сахар, сам он улыбался нахмуренным бровям Артура.
— Я хочу знать, что ты не потащишь его в публичный дом, не споишь до беспамятства и не заставишь подписывать сомнительные документы. Я, в конце концов, не хочу, чтобы из него получилось такое же неблагодарное чмо! — стукнул кулаком по столешнице Артур и проглотил разом чуть не половину стакана, даже не поморщившись.
Франциск сидел напротив и весь сочился пьяной томностью. Он был почти уверен, к чему приведёт этот разговор, но сейчас его это забавляло. По кафе поплыли плотные острова дыма сигаретного, сигарного, табачного из причудливо изогнутых трубок. Если сказать сейчас, что Альфред получил его посылку, то Артур просто озвереет.
— Ты знаешь, Альфред к концу октября откроет статую. Я приглашён, ты тоже приходи.
— Вот поэтому я и не хотел! — взревел Артур, вскочив на ноги. Посетители вокруг заоглядывались, кто-то захохотал.
Артур разразился долгой громкой речью о неблагодарности разных сопляков, а Франциск погрузился в уютное мечтание, сложив руки на груди и откинувшись на мягкую спинку стула.
***
Франция пытался не думать и не вспоминать Канаду всё это время. Он запомнил его близоруким подростком, тонким, светлым.
Его отросшие и слегка вьющиеся волосы (совсем как у него, у Франции) светились под красноватым светом лампы сверху. Той самой, абажур в стиле китайского фонарика. Этот юноша только стеснительно улыбался, потому что Франциск упорно молчал, а только пристально разглядывал лицо и фигуру его, сидящего рядом. Каким сейчас стал Матьё. Они с Альфредом трогательные близнецы, похожие до мельчайшей черточки и не похожие нисколько. Альфред всегда был буйным ребёнком, и его капризы переходным возрастом не ограничились, вуаля — Статуя Свободы, которую ему подарил Франция, вот-вот будет представлена свободному народу Америки. А Матьё был тихим, покладистым мальчиком, который любил копаться в саду, строить домики муравьям. Альфред превратился в стройного молодого мужчину и о Матьё сам не рассказывал, а Франциск и не спрашивал.
Юноша рядом с ним подался навстречу ладони, которая потянулась погладить его по щеке, прикрыл светлые глаза красивого фиалкового оттенка — не как у Альфреда. Он был одет в простую сорочку с пышным воротником и даже не сразу спустился, когда Франциск спросил его у управляющей заведением дамы. Как мог он выглядеть таким чистым, если, очевидным образом, всего немного времени назад он выполнял свою стыдную и пошлую работу.
В следующий раз Франциск поднялся за ним в его комнату, в которой обстановка была довольно добротной — платяной шкаф, комод, большая кровать, правда, без балдахина. Всё аккуратно и на своих местах. Франциск уселся в кресло и попросил юношу одеться в городской наряд — сюртук, сорочка на выход, брюки, ботинки. Он не хотел портить свои мечтания о настоящем Матьё чем-то пошлым, чем-то низменным. Он не хотел знать имени мальчика, но и назвать его именем Канады он не решался: не такой уж он и шизофреник пока ещё.
***
В сентябре хоть и начинает полегоньку моросить, но только к концу месяца. Ещё в середине его — тепло, дует уютный душистый ветерок, и вечером мошек и разного комарья хоть отбавляй. Вся эта бестолковая крылатая братия сейчас осаждала шикующий в камине огонь, который, возможно, был даже рад таким гостям. Он радостно потрескивал полешками и крылышками насекомых. Франция полулежал в кресле — не так близко к камину, чтобы мошкара заметила его и отвлеклась от манящего света. Он устроился в кресле как-то боком, неудобно, прильнув к кожаной спинке виском, смотрел прямо перед собой, не шевелился. На душе было не то чтобы гадко — просто пусто. Настолько, что даже казалось, душу его вытягивает куда-то внутрь самой себя; неприятное ноющее чувство. Квебек у него отобрали, и нет никакой уверенности, что удастся его отбить. А надежда на то, что получится не дать продвинуться Англии ближе сюда, к Монреалю, таяла и таяла с каждым днём. Впрочем, таять она будет ещё целый год как минимум. Было поздно, но Матьё ещё не спал — было слышно, как поскрипывает пол на втором этаже: ему никак не заснуть. Бедный мальчик, в первую очередь жалеть нужно было не себя, а его. Но Франция жалел именно себя, ведь это он раздавлен неудачами, это ему стыдно перед своими войсками, это он виноват, что Матьё не может заснуть сейчас. Белокурый подросток с ещё мягкими детскими куделями вышел на лестницу; он спал теперь уже не в длинной сорочке подобной дамской, с рюшами, а в тонкой рубахе и подштанниках.
— Где твои туфли? — глухим голосом спросил Франция, заметив, что мальчик шлёпает по ступеням босиком.
— Наверху. Я не захотел их надевать, — подойдя к креслу Франции, он близоруко щурился на старшего брата. Наконец, с тяжёлым сопением он уселся к нему на колени, обнял его, а ноги закинул на подлокотник кресла.
Франциск запустил пальцы в пушистые волосы подростка.
— Я знаю, что тебя могут выгнать, Франциск.
— Что ты будешь делать, если это случится?
— Я буду бунтовать против злодея, — просто ответил Канада, уткнувшись носом в шею Франции.
— Не наделай глупостей, бунтовщик. И всё же… Это очень тяжело, но ты должен понять...
— Скажи мне, что делать, если вдруг тебя выгонят.
Сердце Франциска защемило от тоски — до чего грустно всё складывается. Но хорошо то, что он сумел воспитать такого умного мальчишку, успел.
— В конце концов, Англия также твой старший брат, как и я.
— Но он же засранец, — пробормотал Матьё, и это показалось мужчине чрезвычайно милым. Да, так он всегда называл Артура, но, разумеется, это вовсе не так.
— Артур, конечно, полный болван, но я его уважаю ― он сильный и умный. Видишь, он всерьёз угрожает мне. Не хотелось бы мне думать, что у него получится тебя отобрать, но у него есть шансы. Хотя, конечно же, я тоже не промах. Ему придется попотеть, — он легко поцеловал мягкую щёку Канады. — Даже если что-то пойдёт не так, ты от меня так просто не избавишься.
И он защекотал мальчика, так что тот, если и собирался зашмыгать носом, то мгновенно передумал и теперь с хихиканьем извивался на коленях брата, пытаясь увернуться от ловких пальцев у себя на рёбрах.
— А теперь марш спать, — Франция негрубо спихнул Матьё и подтолкнул к лестнице наверх. — Вы уже пили своё вечернее молоко, мсье?
— Да, мсье, — Канада шутливо поклонился и на цыпочках босиком пошёл к себе.
— Спокойной ночи, Матьё.
***
В кафе «Момюс» народу становилось все больше, а Франциск становился всё пьянее.
— Я, — начал он, — так хотел бы снова в те времена, когда не существовало для нас ни Канады, ни Америки. В те времена, когда дел было навалом и по сею сторону океана. В те времена, когда мы ещё не были настолько серьёзны с тобой. Разве было плохо, скажи мне? Кто нам мешал? Мы с тобой были одни на целом свете, никто нам с тобой не был нужен. Мы с тобой сами нуждались в заботе и не были готовы заботиться о ком-то ещё. Но, видишь, тебе удалось стать надёжным, а я всё потерял.
— Ты отупел? — поднял на Франциска глаза Артур.
— Нет, просто размечтался.
Глаза француза стали пьяными и грустными. Он смотрел на салфетку, которую он растерзал пальцами и которая теперь лежала лохматой кучей в блюдце от бокала с абсентом.
— Я больше не хочу заботиться о Матьё. Не хочу, чтобы он был моим ребёнком.
Дома, увалившись на мягкий персидский ковёр прямо в уличном костюме и цилиндре, который с головы тут же откатился в сторону, глядел в окно на яркое, но холодное солнце, заглядывающее к нему в комнату.
— Я хочу, чтобы он был моим, и всё.
Солнце к октябрю месяцу приобрело оттенок на пару порядков холоднее. Оно стало едва жёлтым, практически белым. Оно больше не слепило глаза, потому что за лето, казалось, само ослепло от своего света. В этом было что-то нагоняющее тоску. Сам Франция чувствовал, что сейчас похож на это слепое солнце. Давно перестал испускать тепло и свет, но стоит настолько далеко от всех, что люди до сих пор пользуются ими по остатку. Очень скоро, он знал, остатки их достигнут Земли, и он погаснет навечно.
Только сдохнуть надо поэффектнее ― утопить себя самому, да так, чтобы пути назад не было и вернуться не захотелось. Всё испортить, всё разрушить, всё загадить, не жалеть сил и воображение своё не ограничивать. Сколько способов существует, чтобы уничтожить себя? Целое множество. Этому Франция научился от Рима. Вот уж кто ушёл красиво. И никто не жалел о его уходе, да и не скучали, впрочем, очень долго.
***
Приближался неумолимо день, когда Франции нужно будет свежим и красивым встречать экипажи с иностранными гостями на набережной Орсэй. Освободили его от необходимости отправиться в Кале или в Гавр, где бы ни причалило судно из Англии. Ему не нужно будет выглядеть виноватым за усталый вид прибывших и не нужно будет выискивать на палубе знакомое лицо.
Он был уверен, что лицом этим налюбовался уже в комнатушке на втором этаже по переулку неподалеку от Риволи. И нисколько не сомневался Франциск, что ничего нового по приезду Канады не увидит. Он вырос в трогательного молодого человека с нежным лицом и светлыми в мягких локонах волосами чуть короче, чем у самого Франции. Он носит круглые очки и забавно морщит нос. Он высок и плечист, выглядит не элегантным городским жителем, а скорее простоватым и неискушённым парнишкой из сельской местности, однако хорошо воспитан и начитан. Слегка горбится, стесняясь своих, по его мнению, излишне широких плеч.
И он, Франциск, обладал им уже, и не раз. Там, в комнатушке на втором этаже по переулку неподалеку от Риволи. У него светлая кожа: Франция всю её огладил ладонями, очуял её запах, искасался её губами. Своим мальчиком он вдоволь насладился ещё даже до того, как увидел его в самом деле. Пусть это всего лишь копия, он не мог перестать думать, что ему всё уже удалось.

Впервые это случилось как раз после того, как Англия наказал ему в письме не прикасаться к Матьё и пальцем. Каждая такая встреча с тех пор для Франциска была одновременно и сеансом какой-то фетишистской эйфории, и почти детского упрямого бунтарства. Это было не настоящее непослушание; и всё же обозлившись на излишнее собственничество Артура, Франциск незамедлительно отправился в китайскую гостиную, поднялся по лестнице, постучал в одну из дверей ― уже знакомую. Ему позволили войти: молодой человек сидел в кресле и читал при свете свечи книгу — что-то из современного, Мопассан или Пушкин, ныне модный.
Обратил на пришедшего взгляд чистых глаз и поднялся на ноги, чтобы прижаться губами к щетинистой щеке. Франциск принёс ему подарок — хороший набор из пресс-папье, металлического пера, чернильницы и пера для вскрывания конвертов. Мальчик обмолвился, что хотел бы стать писателем. Показывал свои первые опыты. Было похоже на Гюго, только грубее. Гюго, этот, по мнению многих, неотёсанный сочинитель, полагающий себя писателем, прибегал к уличным словам, вкладывал их в речи своих героев, а Мальчик использовал их и в простом повествовании, а язык у него был лёгким и приятным. Пусть он станет хорошим писателем, жизненный его опыт уже многое ему может позволить описать.
Он был в брюках и в нижней сорочке с широкими рукавами, закатанными до локтей. Франциск прижал его полностью к себе — до чего хорошо пахнут его вымытые, судя по всему, ещё сегодня волосы. Скользнул ладонями по изгибу спины, и что-то щёлкнуло внутри него. Перед глазами пронеслись моменты вековой давности — внезапно, и почему-то именно сейчас, когда эти встречи вошли уже в привычку. Трогательное детство Канады, его мягкая улыбка и тонкая мальчишеская фигурка. Что мог он с собой поделать тогда?
«Не тронь его и пальцем, а не то отгрызу тебе руки, и ты их сожрёшь».
Избавляясь от своего камзола, он усмехался этим словам Артура. Расправляясь с брюками Мальчика, не мог сдержать радостной улыбки. Вбирая в рот головку члена Мальчика, он мысленно посылал Артура к чёрту.
Мальчик взволнованно вздыхал, решился даже запустить пальцы в волосы Франции. Начал легко вскидывать бёдра навстречу умелым ласкам. Не достигнув оргазма, сам отстранил Франциска, который шальным взглядом проследил, как Мальчик перевернулся на живот, а затем встал на четвереньки. «У Мальчика сифилиса быть не может», — всякий раз отчего-то думал Франциск и, поёрзав коленями по простыне, медленно вошёл в Мальчика. Отмахнулся от мысли о том, как легко и без масла скользнул его член внутрь, о том, что застал Мальчика, возможно, за передышкой после предшествующего гостя, о том, что Мальчик специально сжимается, чтобы создать хотя бы иллюзию собственной непорочности (весьма относительную). Но эти мысли всё равно занимали его, как бы ни пытался Франция от них избавиться, и заставляли даже хныкать от бессилия. Каков контраст. Стало даже противно в какой-то момент. Настолько, что с каким-то на себя же направленным мазохизмом думать об этом Франция перестать никак не мог. Мальчик прогнулся в спине и накрыл ладонью руку Франции, которая сильно и судорожно как-то сжимала его бедро. Мальчик задыхался — или делал вид. Он стонал — от удовольствия или потому, что так было нужно. Дрожал всем телом — потому что близка была волна наслаждения или от омерзения к клиенту. Франция схватил Мальчика за волосы и вдавил его лицом в подушку, не давая ни дышать, ни вырваться. Через полторы минуты теряющий сознание Мальчик конвульсивно сжался вокруг члена Франциска. И Франциск кончил внутрь, и было ему на душе весьма гадко. А Мальчика он отпустил, погладил по начинавшей вновь обретать нежный персиковый оттенок щеке. Собрался и ушёл.
***
Комната в апартаментах №4 в какой-то момент перестала быть постоянно запертой. Дело, возможно, было в том, что Франции что-то там понадобилось взять, а может, в том, что приобрела она для Франции особый смысл.
Первоначально он хотел обить её стены нежно-сиреневым бархатом, поставить там кровать с балдахином и рядом с ней — большое кресло. Словом, «как тогда». Однако очень быстро он осознал, что как раз это будет самым большим стыдом: свидетельством его виновности в разрыве, свидетельством его общего душевного смятения, старческой сентиментальности и, в конечном итоге, фетишистского психического помешательства. Поэтому он оставил в этой комнате всё как есть, а предназначалась она для гостей, решивших задержаться у хозяина апартаментов на ночь или на пару недель, вот только деталями он постарался убрать комнату так, что не оставалось бы у того, кого эта комната ожидает, сомнений на предмет отношения Франциска. Обычная кровать, обычный гардероб, обычный туалетный столик с мягким табуретом перед ним (на случай, если в спальне поселится дама). Кресло в одном углу, другое — в противоположном. Универсальная спальня для безликого гостя, кем бы он ни был.
На письменном столе оказалось пресс-папье — массивный кусок малахита, идеально полированный, но ощерблённый с углов. Наволочка на подушке в мелких рюшах по краям. Вместо покрывала — гобелен с изображением охоты французского короля. На туалетном столике — мягкая пуховка, которой не пользовались уже очень долго, но которая хранила ещё аромат пудры. Всё это были приветы из того благополучного прошлого, светлого и столь желанного Францией к возвращению. На сердце у него от волнения стало очень тяжело: будто самый важный и самый глупый орган его тела оказался оплетённым железными шипастыми прутьями. Самое страшное для человеческого существа — неизвестность. В этом состояло одно из их с Артуром разногласий, потому как Артур не считал себя человеком, а значит, не признавал за собой обычных человеческих слабостей навроде страха, волнения, любви, жалости. Все их, даже если таковые и занимали его когда-то, он вытравил из себя уже очень давно. Он сам так говорил. Франциск же себя считал человеком. И не просто человеком — а самым слабым и ничтожным из них. Он легко поддавался всем этим чувствам, не в силах ничего с собой поделать.
И вот каждая из этих деталей, помещённых Францией в безликую комнату, несла в себе самую большую надежду, равно как и самый большой страх. Пресс-папье когда-то давно очень полюбилось маленькому Матьё: он вечно норовил утащить его маленькими ручками с документов Франциска. Однажды не удержал тяжёлый камень и уронил на пол: откололся от угла мелкий кусочек, а глаза Канады, эти огромные фиалкового цвета глазищи в обрамлении пушистых ресниц, мгновенно налились тяжёлыми каплями слёз. Одно время Матьё очень боялся засыпать один. Тогда Франция выдумал историю о волшебных рюшах на подушке, за которые стоит только схватиться при появлении монстра ― сразу подушка создаст магический защитный купол и не даст чудовищу мальчика съесть. В охоту короля они с Канадой играли довольно часто. Королём был, разумеется, Матьё, его верным конём — садовник Шарль. Охотились на кроликов в саду, хотя когда палкой попадало одному из них по пушистому заду, король мгновенно спрыгивал с коня и бросался обнимать и гладить добычу, утешая её. Пуховка принадлежала когда-то горничной, а затем была подарена Канаде, и ею тот щекотал себе ноздри, чтобы оглушительно по-мужицки чихать. Чихал Матьё, однако, тихо и смешно, как зайчик.
В этой комнате, как только, по разумению Франциска, она была готова к приёму гостя, он проводить стал непомерно много времени. Сидел на самом краю кровати, поглядывая на подушечные рюши, сидел в кресле у окна, сидел в кресле в углу, сидел за письменным столом, стоял у гардероба, смотрел на себя в зеркало на туалетном столике, торчал без цели и соображений посреди комнаты, чистил щёткой ковёр, изучал вид за окном. И как-то задумался: с чего решил он, что Матьё согласится вот так просто отправиться на постой к старшему брату? Бывшему или всё ещё актуальному старшему брату, но всё же к тому, с кем не виделся с самого подросткового возраста. Спальня при этой мысли Франциску мгновенно перестала быть приятна. С омерзением к самому себе он схватил пальто и выбежал на улицу. У подъезда его ждал экипаж, чтобы везти его к набережной. Как поздно пришла ему в голову такая простая дума, но времени что-то менять уже не было: слишком неповоротлив стал ум Франции.
***
Странно, но поезд с гостями доезжал лишь до границы города; там гости пересаживались в экипажи и до центра Парижа добирались уже так. Из всех них, Франция был уверен, только Канада никогда до этого не бывал в этом городе, так в чём смысл такой экскурсии. Место встречи — набережная Орсэ, — было символичным, хотя и не совсем практичным. Дать гостям посмотреть на здание Министерства иностранных дел? Так они ещё на него насмотрятся, а по отъезду плюнут в стены, так их замучают там.
Из простой трусости Франциск в делегации встречающих устроился где-то в ряду между средним и старшим персоналом министерства, подальше от министра. Намного проще ворчать на цилиндры впереди стоящих, загораживающие просмотр, чем в первом ряду себя беззащитного отдавать на растерзание смертоносным ядрам смущения. В конечном итоге ему отдавили ногу; пришлось выйти из толпы. Прибыли экипажи, три штуки и две с багажом. Встречающие зашумели, затолкались; всем хотелось глянуть, чтобы потом рассказывать на каждом углу, как встречали делегацию из-за океана, но строй «свиньёй» не нарушали. К каждому из гостей министр кидался как к старому другу: жать руку, обнимать и чмокать в щёку. До Франции доносились слова сердечных приветствий, возгласы восхищения, благодарности, он наблюдал, как сначала вылезли господа из пуза первого экипажа, а когда оно опустело — и из второго, затем из третьего. Ни в одном из этих уважаемых и не очень уважаемых людей не признал Франциск Канаду. Видимо, Артур так и не пустил мальчика, перехватил во время пересадки на островах да и оставил у себя гостить. Почувствовав одновременно и облегчение, и нехорошую пустоту внутри себя, Франциск развернулся на каблуках и хотел было рвануть по набережной до ближайшего переулка, но наткнулся плечом на кого-то. Этот кто-то был как минимум на полголовы выше, этот кто-то поправил на переносице соскочившие от столкновения к кончику носа очки с круглыми стёклами и кашлянул в белый платочек. Как его, такого большого, можно было не заметить?
— Прощения испрошаю, — сказал этот большой. — Под ногами распутался, не желал обрызеть.
Что за «обрызеть», Франция даже не задумался.
«Боже, мой мальчик», — подумал он.
***
«Боже, мой мальчик», — подумал Франциск, когда Канада сидел напротив него в экипаже и не знал, куда себя деть и куда смотреть. Он молчал и только иногда, поймав полный восхищения и растерянной нежности взгляд Франции, кротко улыбался.
«Боже, мой мальчик», — подумал Франциск, когда Канада хлопнул своей большой ладонью по крышке своего дорожного ящика, выставленного Жеромом посреди гостевой спальни. Канада оглядел комнату, обернулся на Францию и вновь кротко улыбнулся.
«Боже, мой мальчик», — подумал Франциск, когда из спальни Канады послышался грохот упавшего на пол пресс-папье. Франция тут же вбежал в комнату― Канада выглядел растерянным и почти напуганным, смотрел своими огромными фиалкового цвета глазищами в обрамлении пушистых ресниц: в руках у него было пресс-папье и отколовшийся от угла кусочек малахита. Матьё весь сжался, а потом, поняв, что ругать его никто за неловкость не собирается, рассмеялся смущённо.
— Боже, мой мальчик, — выдохнул Франциск, когда просел край его кровати, а потом под боком у него оказалось большое, сильное, тёплое тело Канады. Франция крепко обнял его и стал гладить по мягким вьющимся куделями волосам, уткнулся в душистую после мытья макушку и шумно сопел; и всего его потряхивало от подступающих рыданий старого сентиментального дурака, который однажды всё проиграл, но проигрыш ему отчего-то простили.
***
Завтракать они отправились во «Флору», потому как только после трапезы во «Флоре» Франциск не считал, что выкинул деньги на ветер, не напившись. Популярны стали американские завтраки: поджаренный хлеб, розетка джема, яичница (или яйца пашот) и кофе. Перед едой Матьё снял очки и аккуратно положил их на расстеленную тут же салфетку.
— Стёкла жареют, не видно, — пояснил он и принялся за яичницу.
Франция заказал сладкий завтрак, но из всего не притронулся ни к чему, кроме кофе, а сидел и разглядывал Канаду. О том мальчике из гостиной в китайском стиле он и думать уже забыл, ведь он совсем другой, совсем не то, не такой. Матьё не выглядит нежным ребёнком, он молодой мужчина. Милое смущение мальчика из гостиной в китайском стиле теперь казалось Франции пошлым жеманством и кривлянием перед гостями; в Канаде не было ничего такого. Канада смешно морщил нос и всё так же дул на горячее, прежде чем отпить. Он был похож на медведя, какие, как знал Франциск, водятся на севере, на белоснежного могучего зверя, который только кажется пушистой игрушкой размером с самого высокого человека. Канада странновато держал вилку, а когда с вилки падал кусочек яичницы, от неожиданности молодой человек весь подхватывался, и даже под сюртуком из хорошей шерсти было видно движение его сильных мышц.
От холодного ветра на набережной Франциск ёжился и поднимал к лицу шарф, а Матьё подставлял лицо тугим потокам воздуха. Они побывали на нескольких заседаниях и собраниях касательно открытия посольства, хотя на них им появляться было абсолютно не обязательно.
— Коли Артур пришёл, то молвил, что ты бросил меня и что нынче он взрастит из меня людя. Он быстро выучил меня по-английски, а на тебя я стал в большой обиде. Я делал, чтобы ты воротился обратно, а в одно же время я тебя ненавидел. Я слёзы лил втихую, Альфред шикал на меня, чтобы Артур не прослышал.
Матьё появился в дверях спальни Франциска, когда тот читал при свете керосиновой лампы, лёжа в постели.
— Матьё, я…
— Артур постоянно молвил, что ты-де сволочь и подлец, ничего любого от тебя не дождёшься. А я-то не верил, думал: как же так, ведь ты дал мне так много. А опосля решил, что правда ― раз ты покинул, значит, ты гад.
Франциску стало очень неудобно. Ещё бы, от такого не отмахнёшься. Он и сам много об этом думал и корил себя всё это время. Ему представлялось все эти сто с лишним лет, что лучше ничего не объяснять ребёнку. Пусть он лучше ненавидит сбежавшего, чем будет терзаться и рвать сердце на протяжении долгих лет в разлуке. Франциск встал с постели, потому что перед возвышающимся Матьё считал себя незащищённым и хилым. Он встал, а Матьё тем временем всё распалялся, выговаривая, может быть, впервые за столько лет свои детские обиды. И имел на это право. Он говорил всё громче, начал отчего-то даже слегка заикаться — от волнения, наверное. Вдруг лицо Франции обожгло болью, он схватился рукой за щёку и почувствовал, что она загорелась огнём. Матьё оказался уже совсем близко и хлестнул в запале Францию наотмашь.
Франциск, глядя в пол, отнял от лица руку и глухо сказал:
— Это честно, мой мальчик.
Он заслужил.
— Сделай это снова, если тебе нужно.
Только он поднял глаза на Канаду, увидел, что тот закусил губу и шумно засопел; глаза его были широко раскрыты, они наполнились тяжёлыми и чистыми слезами. Канада схватил Франциска за руку, порывисто притянул его к себе и стал покрывать поцелуями лицо француза. Чистое и нехитрое проявление эмоций, честное, открытое. Только хорошим людям это свойственно. Мерзавец заслужил ударов палкой, а если люб человек, то и расцеловать его не стыдно.
— Боже мой, прости меня.
В другое время, произойди всё это с другими людьми, Франция бы посмеялся и назвал всё это слащавой драмой, достойной сентиментального романа. Любовь и ненависть, разлука и обретение, невнятная возня и копошение в душе у ближнего, необъяснимые взрывы чувств — глупости и пошлость; кто на это купится, кроме недалёких жён торговцев тканями?
Руки Матьё крепко держали Францию, будто он сейчас вырвется и убежит куда глаза глядят, а губы его торопливо и безудержно терзали губы Франции, который вдруг взял и рассмеялся. Не насмешливо, а с облегчением. Он отстранил от себя Канаду, тот опомнился и выглядел теперь смущённым и крайне пристыжённым. От улыбки вокруг глаз Франциска стали расходиться лучиками морщинки; он нежно коснулся губами губ Матьё и втянул его в долгий, наполненный нежностью поцелуй. Потянул его за собой на постель — зашуршали простыни, а звук этот был весьма интимным. Навис над молодым человеком, провёл ладонью по твёрдому животу под сорочкой, но тот остановил его руку.
— Я.
Канада встал на колени и быстро стащил с себя сорочку, Франция откинулся на подушки и теперь наблюдал за тем, как его мальчик распутывает узел на его кальсонах. Он хотел спрятать своё удивление за улыбкой, но не хотел выглядеть насмешливым, но в конечном итоге, так и не придумал, что сделать со своим лицом ― просто не успел, потому как Матьё взял в руку его член и стал медленно поводить ладонью — а вот и не робко, а вот и не неумело.
— Артуру не молви.
— Хм.
Приняв отрывистые вздохи Франциска за одобрение и, следовательно, позволение, Матьё опустился ниже, заправил длинные пряди волос за уши — странно знакомый жест, — и вобрал в рот головку члена Франциска.
— Ох, нет, ни за что не расскажу Артуру. Разорётся про наследственность.
Канада лукаво глянул на Францию и стал двигаться активнее, нахмурив от усердия светлые брови. Франциск сжал губы, неотрывно наблюдая за Матьё. Нет, не шло всё это ни в какое сравнение с мальчиком из китайской гостиной. Наивно и глупо было с его стороны воображать себе поразительное сходство молодых людей, ведь оригинал, если можно так выразиться, оказался намного острее копии.
На улице кто-то засмеялся высоким женским голосом. Канада поднялся и потянулся за поцелуем, на который ответом были нетерпеливое ёрзание бёдер и шумный вздох. Канада потёрся членом о пах Франции, который обхватил его за талию ногами. Вентилёк керосиновой лампы был выкручен на полную яркость: влечения в определённом смысле к античным мраморным изваяниям Франция за собой никогда не замечал, да ведь и не наводят неподвижные каменные фигуры на подобные размышления, в отличие от движущихся под кожей мышц Канады, от которого исходила энергия силы и лёгкий терпковатый запах пота. Он, Франция, может быть, видел сейчас самого себя образца большой давности, когда чувствовал себя мощным существом, гордился собой и своей внешностью. О том, какое впечатление производила его внешность в те времена, спрашивать можно только разве что Англию ― да тот ни за что не ответит, а сразу даст в глаз. Самодовольная мысль возникла в мозгу Франции о том, что в своё время Артуру было весьма приятно созерцать над собой его тело.
— Не глазей, — попросил Матьё, напуская побольше слюны на свои пальцы, чтобы затем протолкнуть их в расслабленное кольцо мышц, разнести слюну по стенкам, а потом начать медленно входить.
Канада был трогательно сосредоточен и следил за выражением лица Франции. Тот смотрел вниз и покачивал бёдрами, выглядя искушённым по части половых сношений. Не вытерпев, Канада резко вошёл до конца и начал мощными, но короткими толчками двигаться внутри. Франциск хотел подмахивать как распутная девка, выкрикивать гадкие пошлые слова, но, несмотря на всю пикантность обстоятельств этого акта любви, поза была почти целомудренной. Искушённость была только видимостью, тем не менее ― с каждой секундой от Франциска уплывало то, чем он так гордился. А именно ― способность контролировать себя до определённой степени: ему нравилось вести в постели с неважно каким любовником — держать визуальный контакт, быть сосредоточенным не на своих ощущениях, а на том, как себя должен чувствовать его партнёр. Матьё вытеснил его полностью с того пьедестала, потому как осознал теперь Франция, что нечего больше играть из себя невероятного Казанову, по крайней мере, не с ним ― не с Матьё, который крепко держал француза за бёдра. Франциск выгнул спину, всё его тело было напряжено до предела, да так, что затрясло мелкой дрожью сухожилия у щиколоток; он не стонал, он скулил сквозь сжатые до спазма зубы. Весь его мир, вся Вселенная сошлась краями на комнате, в которой пахло одеколоном и горячим мужским телом. Со всем этим напряжением в теле, в каждой мышце, ему хотелось поскорее испытать оргазм; ему хотелось, чтобы Канада двигался внутри него вечно; ему хотелось, чтобы слёзы уже наконец перестали струиться по его лицу, натекая к волосам; ему хотелось, чтобы тем, кто наклоняется и обсохшими от прерывистого дыхания, шершавыми губами прихватывает кожу у него за ухом, кто в предвкушении близкой разрядки низко порыкивает, и вибрацией голоса наполняется воздух вокруг, кто вдруг с остервенением кусает Франциска за плечо и внутрь него изливается, был Матьё. С горестным вздохом кончает и Франция. Спермой забрызгивает его живот, он проводит по нему ладонью, а затем руку рассеянно вытирает о простыню.
Наипошлейший приём, столь любимый современными литераторами (от, как говорится, мала до велика), есть приём «сон персонажа». О чём эти «сны персонажа»? Это сны кошмарные, сны непонятные и необъяснимые. В этих снах персонаж встречается с невиданными чудовищами, с людьми, которых, возможно, никогда и не видел. Персонаж в этих снах делает вещи ничем порой не мотивированные. Но всякий такой сон есть отражение желаний персонажа. Персонаж трусоват — он побеждает Повелителя драконов. Персонаж замкнут — он встречает целое множество приятных людей, которые становятся ему друзьями. Персонаж одинок и оттого несчастен — он во сне своём обретает любовь. Авторы описывают сны героев своих произведений, навязывая им самые дикие модели поведения, чтобы затем оправдать это нереальностью. Франциск мог бы оправдать свои фантазии подобным образом.
Одно было катастрофически неудачно: всё это не было сном. Он сам всё выдумал, а рядом нагло щурил на жалко сгорбившегося Францию глаза Мальчик из китайской гостиной, не намеренный, по всей видимости, оставаться на всю ночь.
— Вытщай монеты, — сказал он некрасивым скрипучим голосом. Это был голос ангела правосудия.

*
(фр.) Не придуривайся, родной, мы же оба знаем, это не секрет, и догадаться не сложно, я ведь сразу догадался, отчего ты так быстро приехал.

@темы: Франсис, Матьё, Фанфикшн Хеталия, Хеталия

---

это закончилось, и вот, и вот

Название: Напарник её мужа
Автор:
Бета:  Glololo,  Kyanite (спасибо еще раз)
Размер: мини, 1143 слова
Пейринги: Пруссия/Венгрия, фоном Австрия/ Венгрия
Категория: гет
Жанр: PWP, ретеллинг
Рейтинг: R
Краткое содержание: ретеллинг сцены между Маргарет Харт и Растином Коулом в 6-м эпизоде сериала «Настоящий детектив»


В крошечной квартире-студии на окраине Зальцбурга никогда не горел большой свет, сегодняшний вечер исключением не был — хватало света карманного фонарика, луч которого Гилберт направлял на стены, все увешанные досками из пробковой трухи. На этих досках — фотографии, картинки, рисунки, планы местности. На столе в самой середине комнаты стояли огромные развесистые оленьи рога, рядом — пирамидка, связанная из тонких хрупких веточек-прутиков. На краю — тёмные очки с диоптриями. Зрение из-за альбинизма оставляло желать лучшего и тем самым обеспечивало большими проблемами. Всегда днём он надевал эти очки, а к концу дня от света даже и за тёмными линзами глаза болели нестерпимо. Сейчас защита ему была вовсе ни к чему, так что ни рога, ни пирамидка не имели чётких очертаний, как не имели их все предметы вокруг. Гилберт сидел на стуле с бутылкой мерзкого бурбона в руках, а луч фонарика шарил по стенам бесцельно и бессмысленно. Впрочем, и видеть ничего ему сейчас не требовалось. Всё, что нужно было, все факты, картинки и образы кружились у него перед внутренним взором, даже если он сидел, прикрыв уставшие полуслепые глаза, и даже капли не могли унять жжения и зуда под веками.

К этим мучениям добавлялась ещё дикая чесотка в мозгу от бурбона, а ещё от того, что, перебирая бесконечно факты, Гилберт никак не мог уцепиться хоть за один из них. Ни одного хвоста, который позволил бы выйти хотя бы на громилу со шрамами на морде. Лучше бы он остался в своей чёртовой Баварии и тусовался с наркоманами. Даже при том, что держали его в отделе за тощую собаку, которую всегда можно пнуть, движуха Байльшмидту была больше по душе. Беспрерывное прокручивание всего имевшегося в деле материала выматывало, бурбон не позволял развернуть замылившееся остандартившееся мышление новой стороной, и мысли вертелись и вертелись, и вертелись вокруг одного и того же, не в силах вывернуться как-нибудь иначе, приткнуть внимание в какой-нибудь факт, что дал бы новостей.

Гилберт размахивал бутылкой в такт своим мыслям — кругами, кругами, кругами, — светил фонариком в горлышко, но и там ничего не находилось, да с таким зрением он там всё равно бы ничего и не увидел, кроме чёрной жидкости. Из приёмника с шуршанием выливались бодрые голоса военного хора.

В дверь постучали, и притом довольно настойчиво. Гилберт встал, поставил бутылку на стол и, скользя пальцами по краю столешницы, наощупь подошёл к двери, отпер её, попутно щёлкнув выключателем подсветки над барной стойкой, заменяющей кухонный стол. За дверью стояло расплывающееся, тёплых хороших цветов пятно, которое голосом Эржебет попросило разрешения войти.

Это сложная история. Гилберт впоследствии не раз переигрывал всё произошедшее следом и искал пути, по которым можно было пойти, чтобы избежать всей дряни, случившейся дальше.

С другой стороны, история очень простая. Слишком простая — до того, что Гилберт не раз удивлялся, как удалось клюнуть.

Эржебет пришла к нему, как он, надев очки, увидел, в красивом платье. Белая кокетка и зелёная юбка чуть выше колена. Кокетка по вороту расшита мелкими цветочками, Лизхен нравились такие лёгкие узорчики и глубокие насыщенные цвета навроде цвета её зелёной юбки.

— Чего тебе?

Эржебет поставила на барную стойку бутылку — вина, судя по её высоте и слишком вытянутой форме. Женщина немного постояла молча, а затем на Гилберта полился целый поток обид, обвинений, сожалений. Не в его, Байльшмидта, адрес, конечно, а в адрес его напарника, её мужа. Который был аморфным, неинтересующимся, нечувствующим, пресным, равнодушным, холодным. Странно, что она вообще вышла замуж за Родериха, за этого вшивого интеллигента, который, казалось, не интересовался ничем, кроме музыки и чтения. Гилберт пару раз был приглашён к ним в гости на ужин, и заставал оба раза Родериха за роялем на верхнем этаже их дома. Играл он здорово, но уныло. Неудивительно, что такая живая женщина, как Эржебет, взвыла от тоски. За время беседы с ней, совсем недолгое, он понял, что это она должна была служить детективом полиции (а лучше, в группе захвата), а не её тормознутый зануда-муженёк. Впрочем, это было не его дело: пока Родерих спокойно выполняет свою работу (ту, которую ему оставлял Байльшмидт), ему было абсолютно плевать. Сам он в семье не нуждался, как и ни одна здравомыслящая женщина не захотела бы иметь у себя под боком такого слишком прямолинейного и грубого мужчину, как Гилберт.

Отчего-то с каждым словом, с каждой сказанной фразой Эржебет оказывалась всё ближе и ближе к хозяину квартиры, которому, по сути, было абсолютно плевать на напарника, ведь тот только и годился для перепечатывания рапортов с допросов и выездов на места. Он в какой-то момент почувствовал пальцы женщины на своей голой груди, а её голос — прямо у себя в голове. Она втирала какую-то чушь про честность и человеческую честь, про чужого мужика, с которым она едва не переспала, пыталась толкнуть что-то философское по типу его собственных, Гилбертовых, суждений — слабую попытку подражания он, конечно, уловил, а вот общего смысла так и не догнал, но зато голос становился ниже и тише и раскатывался горячей коньячной карамелью в мозгах. Он склонил голову к ней, по-прежнему глядя на её круглоносые туфли, без всякого смысла: все равно ничего не рассмотреть как следует; он просто знал, что она наверняка снова в таких круглоносых лаковых лодочках, а очки с его глаз куда-то пропали. Появился запах её волос — шампуня и лака, пряди скользнули по его плечам, губы Эржебет касались его шеи. Он прошёлся ладонями по её спине вниз, плавно, ощутил под пальцами её мягкие упругие ягодицы, сжал их, забравшись руками под подол платья. Эржебет впилась в его губы поцелуем, а Гилберт совсем потерял голову: шорох ткани, звяканье пряжки его ремня, её сбивчивое дыхание повсюду на его лице, стук стакана, упавшего на столешнице стойки, влажные звуки беспорядочных торопливых поцелуев, мелкий цокоток каблуков по полу, вновь перестук кухонной утвари, когда она навалилась грудью на барную стойку. Гилберт лишь приспустил брюки с бёдер и, приставив головку члена к её влажному входу, резко в неё въехал, так что она взвизгнула и мгновенно прогнулась, подаваясь навстречу толчкам резким и рваным. Гилберт крепко обхватил её руками, грубо сжимая груди, он шумно сопел, закрыв глаза, и порыкивал, вцепившись в её плечо зубами. Она скулила, отчаянно подмахивая ему, как обычная течная сука.

Он кончил, замерев и прижав её к себе так, что она только и могла, что всхлипывать. Разжал зубы на её плече, отстранился, отошёл на пару шагов, не утруждая себя возвращением на место белья и брюк, и смотрел на неё, на сжавшуюся в глупый жалкий комок, натягивающую обратно эти свои маленькие чёрные трусики, до того болтавшиеся у неё на щиколотках. В голове прояснялось с неприятным скрипом пола под его ногами.

— Так ты нахрена приперлась?

— Он отреагирует хотя бы на это, Гилберт, как ты думаешь? — тихо отозвалась она вопросом на вопрос.

— Ты какого чёрта вообще тут забыла, корова? — свирепел Байльшмидт, натянув всё же брюки на бёдра.

— Уж теперь-то он не отмахнётся, Гилберт. Он отреагирует, я…

— Пошла отсюда.

— Прости меня, мне жаль, но я так больше не могу, с ним, с таким, не могу, Гилберт…

— Пошла к чёртовой матери! — заорал он.

Бело-зелёное пятно прошло к двери и не спеша удалилось по коридору, а затем по лестнице решительно застучали каблуки. Гилберт хотел и дверью шваркнуть на весь этот несчастный дешёвый кондоминиум, но вместо этого аккуратно её прикрыл, наощупь выключил свет над стойкой.

@темы: Фанфикшн Хеталия, Хеталия

---

В чем радость просыпаться в 8, если заснул едва ли в 4, но на работу тебе не надо?
Ты закрываешь дверь за матерью и дурацкой походкой, выкидывая ноги вперед, начинаешь ходить по квартире.
И да, я осознал, что работать намного удобнее именно вот так, с утра. И десяток минут с резью в глазах определенно того стоят.

Достижение, к слову: доказал матери, что религия и вера сами по себе - это все-таки психиатрия. Причем психиатрия официальная, на которую уходит целая туча денег. Сообщил, что если начну верить в мамкин надкусанный шоколадный батончик, они не смогут мне помешать, ибо сами-то далеко ли ушли.
"...Он был очень хорошим человеком, у него было много рабов".

@темы: Среда обитания

---

- Здравствуйте, меня зовут траляля вы прислали мне отклик на вакансию.
- Здорово. Можете перезвонить минут через 15?

Вот это поворот ;_;
И это после часа уговаривания себя позвонить им?

Понял! Это они проверяют мою решимость!
Но ее нет, чего же они ждут от меня.

запись создана: 21.10.2014 в 14:12

@темы: Профессия - репортер

---

Ладно, очередная история о лохах.

Присылает маман документик. Медицинское заключение. Говорит, надо перевести за выходные.
Всю субботу таскалась ко мне в комнату терроризировала "Ты перевел? Ты уже сделал? Делай, а то мне ОПЯТЬ стыдно будет".
Ну же, маман, когда тебе вообще было за меня стыдно?

Ну, и я как герой штаны с дырой (в прямом смысле - протерлись от диванной активности) взял и перевел за парочку часов. Термины-термины-термины, всякие классные вещи.
И прихожу такой радостный:
- Я сделал. Это будет стоить 650 рублеу.
Мамка так весело рассмеялась.
- Понял. Круто.

@темы: Не смешно, Профессия - репортер