"Слава богу, я никогда ни в малейшей степени не романтизировал Париж -
ни до того, как поселился там, ни уж тем более после. Париж предоставил меня
самому себе и одиночеству. Я прожил в нем очень долго, прежде чем у меня
появились знакомые французы, еще дольше, прежде чем мне довелось побывать у
француза дома. Но это меня не задевало. Я не хотел ничьей помощи, и
французы, бесспорно, мне ее не оказывали: они позволили мне все сделать
самому. И по этой причине, хотя я знаю то, что знаю, и абсолютно не
романтичен, между мной и этим нелепым, непредсказуемым конгломератом
буржуазных шовинистов, который называется la France, навсегда сохранится
нечто вроде любви".