а что дальше делать - не знаю ://

[hana-kimi]

Нда.
Опять АУ, Франция, Канада, эпизодами - Артур.
Опять оборвано на полдороги, я чувствую себя несчастным.

Впервые он появился в «Багателе» в душном июне. Небольшой ресторанчик был насквозь пропитан табачным дымом – деревянные столы, стойка, всё. Сизый движущийся туман наполнял помещение, передвигаясь то туда, то обратно, когда дверь открывалась парадная и когда дверь открывалась во двор. Можно сказать, что ресторан этот находили не сколько по адресу, написанному на клочке бумаги, сколько по запаху. Воняло тут отвратительно, впрочем, и общество было не самое приятное.
О, это называлось поэтическим салоном, в то время как тут собирались не сильно популярные сочинители. Отчаявшиеся, либо еще только набирающие силу в свои еще не развернувшиеся легкие.
- Неужели нельзя отказаться от курения? «Багатель» и так уже похож на газовую камеру для травли таланта! – истерично заметил Франсис своему соседу.
- Да, я уже чувствую подкрадывающийся обморок. Еще немного и я стану жертвой поэтической атмосферы, - ответил сосед и поджег табак в трубке. – И меня назовут мучеником эпохи.
Так вот он явился совсем один и с пачечкой исписанных листков, прижатых к груди. Так весь вечер и прижимал их к себе. Уселся в дальний угол и слушал подвывания какого-то пьяницы, который писал стихи только с похмелья. То, что он называл «декламированием стихов», было больше похоже на вопли от раскалывающейся головы.
Новичок весь дышал робкой молодостью. Он сидел, вытянувшись в струнку, и слушал других. Очень трогательно поправлял свои очки с круглыми линзами и, бросив взгляд на свои рукописи (а это очевидно были они), качал головой, морщился и слушал дальше.
- Когда я был моложе… - начал Артур.
- Ты тоже его заметил? – резко прервал Франсис его монолог об ушедших годах, о дикой атмосфере зверства и о сложной эпохе, на которую пришлось его становление как поэта.
- Да, - вздохнул тот и уже мутным от выпитого взглядом стал сверлить новичка. – Он не выживет.
- Не каркай, мон ами, - ткнул его носом в кружку пива Франсис. – Ему должно повезти.

Обедневший дворянин, Франсис Бонфуа снимал апартаменты о трех комнатах в отеле жирдяя Поля, который все мечтал выселить своего беспокойного и шумного постояльца. Да, его частенько приносили домой в бессознательном состоянии. Да, его эти философские вечера выходили за все рамки приличия, превращаясь в просто-таки дебоши с выкидыванием мебели с балкона. Да, Бонфуа любил нализаться какой-нибудь дрянью и декламировать с балкона коротенькие сальные стишки. Дамы, проходившие внизу, делали вид, что страшно оскорблялись колким строчкам.
Того новичка он увидел со своего порочного балкона идущим в растерянности. В светлых волосах играло солнце и отсвечивало так, будто божественный венец, ангельский нимб был дарован ему за чистоту и непорочность. Франсисом тут же завладело чувство такое же, как и когда прыгаешь в поезд, когда он еще только-только набирает ход. Вроде бы, и не нужно тебе в этот Лилль, а вроде и глупо упускать возможность.
Так вот Франсис быстро осквернил пятилетней выдержки амброзию (хлебнул вина прямо из горла) и, прихватив трость, полетел вниз по ступенькам. Новичок остановился у витрины шляпного бутика.
- Молодой человек, я вижу, что вы поэт, - деловито подошел к нему Бонфуа, стараясь угомонить своё распаленное бегом горло.
- А… Да?.. – растерянно ответил Новичок и поправил очки. – Как вы узнали?
- Я увидел это по нимбу над вашей головой. Он светился слишком сильно, чтобы я вас не заметил.
Новичок улыбнулся:
- Вы, что же, видите у меня над головой…
- Нимб. Да, посмотрите на отражение в витрине. Не видите? Вот прямо вот здесь. Ах, горячий! Я обжегся о вашу благодетель, - Франсис следил, как у Новичка краснеют щеки. – А хотите я познакомлю вас с Франсисом Бонфуа?
- А кто это – Франсис Бонфуа?.. – заинтересованно, как и все начинающие таланты, спросил Новичок. Ему определенно требовались знакомства, а тут вот так запросто. Удача.
- О-о-о, это важный человек. Так же поэт, как и вы, мой юный друг. Уже не такой молодой телом, но умом – вечный юнец. Он живет как раз неподалеку – видите тот балкон, решетки обвиты розами?..
- Нет…
- Имейте же воображение! Вон тот ободранный балкон вовсе не ободранный!
- Ах, вижу. Верно. Мои любимые розы – желтые, - улыбнулся Новичок.
- Ну так пойдемте же скорее! – Франсис настойчиво подталкивал его в спину.

- Мы так без предупреждения…
- Ничего страшного! – всовывая свою трость в «ведро» для зонтов, Франсис попал с третьего раза. – Проходите дальше, он должен быть там.
- Да дома, кажется, и нет никого… - он оглядел комнату и некогда яркие и торжественные гобелены на стенах.
- Как же так, - Франсис повернул к себе большое зеркало и оглядел себя с головы до ног – поправил бабочку, подтянул штаны. – Знакомьтесь, молодой человек, это и есть мой давний важный друг – Франсис Бонфуа!
Он показал на своё отражение, а Новичок непонимающе заморгал. Что же это за шутки такие.
- Почему вы молчите? Представьтесь тоже.
- Мэтью Уильямс.
- Ах, молодой человек, я так и думал. У вас странный акцент, вы просто не могли быть французом.
- Я из Канады, месье Бонфуа, - он, кажется, наконец-то понял правила игры и теперь обращался к довольно улыбающемуся отражению поэта в зеркале.
- Вот как! Долго же вам пришлось добираться до вашего покровителя!
- Покровителя?..
- Да. Месье Бонфуа совершенно по секрету рассказал мне, что был бы очень непрочь взять под крылышко какого-нибудь несмышленыша. Хотите прочитать ему свои стихи?..

- И знаете, господа, я совершенно счастлив, - сиял Бонфуа в компании своих коллег по перу.
- Так ты его уже уложил под себя? Быстро же ты, - откомментировал Артур, снова подкуривая свою мерзкую трубку.
- Да как ты смеешь?! Да как я сам смею! Нет, я счастлив другим счастьем. Я счастлив, что он появился в моей жизни.
- Стареешь.
Мэтью занял одну из трех комнат. Самую дальнюю и самую светлую – угловую с двумя окнами. Возможно, самую холодную, но зато солнцу не было преград, тем более что окна выходили на солнечную сторону. Там даже не было занавесок, ни тюля – ничего.
- Удовольствуешься ли ты, свет моего существования, публикацией в сборнике молодых поэтов?.. – спросил Франсис, прислонясь однажды к дверному косяку его комнаты, когда Мэтью снял очки и положил их на полочку орехового серванта.
Он мигом вскочил с кровати и, побежав к Бонфуа, бросился ему на шею.
- Ну, мой друг, что это вы. Это еще самый низ, подножье Олимпа. Я провожу вас на вершину, мой друг. Мы с вами, мой друг, еще будем плясать кан-кан в кабаре под руку с Бодлером, - украдкой он смахнул слезу из уголка глаза. Как пошлость может литься потоком изо рта этого разочаровавшегося англичанина? Как можно так думать об этом святом создании? Как можно покуситься на невинность и яркий свет его души?
Он крепко обнял Мэтью в ответ, а тот, задыхаясь, стал благодарить его.


- Не стони и не плачь, не услышит тебя
Ни морская заря, ни закат октября…
Мэтью сидел на кровати и болтал ногами, образовывающимся ветром выгоняя из-под железного ложа клубки пыли.
- Сам тебя позову, а пока притаись,
За углом Риволи с неба знака дождись…
Франсис налил себе еще вина и снова склонился на листками бумаги:
- Бездарщина. Скажи мне, ты бы допустил это в печать?
- Почему нет? Немного косо в четвертой строке, но в общем… - поднял глаза Мэтью.
- Я люблю тебя, дитя. Ты – самое прекрасное из всего, что со мной случалось. Ты прекрасен, я даже не могу описать всей гаммы своих чувств. Мне снился сон, там меня обнимал ангел и поднимал с собой все выше и выше в небо, в сияние нового дня. Там, во сне, я чувствовал примерно то же, что теперь чувствую каждый день, говоря с тобой, смотря на тебя. Я удивлен, что мне всё это можно, что я не поражен молнией Зевса за безнаказанное поглощение твоей красоты, - подпёр он подбородок рукой, скомкав и выбросив отвратительные стихи, принесенные ему на оценку каким-то недоучкой.
- Я тоже вас люблю, - ясно улыбнулся этот посланец, вестник спасения.
Франсис засмеялся, закрыв глаза.
- У меня для тебя есть подарок. Найди в ящике стола у меня в комнате.
Немного растерянный, позолоченная ручка-перо в одной руке, только что снятая хрустящая обертка – в другой, Мэтью подошел и прижался губами к небритой щеке француза. Тот погладил его по голове.
- Для золотых стихов, мой друг. Ну, и на память.