меня на сайте шапку к нему заставили сделать

[hana-kimi]

Автор: не Мэтью, а Матьё!

Фэндом: Hetalia: Axis Powers
Персонажи: Франция/Англия

Рейтинг: G
Жанры: POV, Психология, Повседневность

Размер: Мини, 4 страницы
Кол-во частей: 1
Статус: закончен

Я стою на кухне и завариваю себе чай, полученный в дар от малыша Японии. Я позволяю себе называть его малышом, хотя прекрасно понимаю, что «малыш» вовсе не «малыш», а догнал и перегнал весь мир. Сразу. Он молодец.
Зачерпываю чайные листья с кусочками земляники ситечком. У меня такое ситечко – защелкивающееся и притом с длинной ручкой. Невыносимо удобно. Хотя если честно, я понятия не имею, как оно называется по-научному. Ситечко и ситечко. Нужно напрячь с этим вопросом специалистов по бытовой лингвистике, хотя лично я предпочитаю, чтобы эта штуковина называлась Ловец счастья. Почему оно не прозрачное, почему я не могу видеть, как внутри плавают чаинки, испуская вкус, земляника, разворачивающаяся, разбухающая от кипятка, окрашивающая чай в нежно-серый цвет…
Сажусь, размешиваю Ловцом счастья сахар, как ложечкой.
Дом напротив, свет в окне, легкие занавески. Наверняка играет музыка. Они разговаривают, пьют вино, непростительно неизящно закусывая его солеными крекерами. Варварство. Делаю глоточек чая и задергиваю шторы. Мне завидно, я не желаю наблюдать счастье других. Я сам хочу быть счастлив и выделяться этим на фоне остальных.
В поисках этого самого счастья мне скучно, нестерпимо скучно. Я нахожу себе глупые развлечения. Недавно сторговался с малышом Японией, что БАК будет строиться у меня. Кику, конечно, дулся, долго дулся и думал, но в конечном итоге уступил. Хотя негодование Альфреда на одном из собраний усмирять не стал. «Да что это за коридорные договоренности! Да что это за такое?!» Россия единственным был, кто меня понял – молчал и улыбался. Всем остальным было абсолютно все равно.
Более мелкими развлечениями были походы в шикарные рестораны. Условием было надеть свой самый дорогой и элегантный костюм, занять самый дорогой столик, дать понять обслуживающему персоналу, что именно я – тот, на чьи чаевые они сегодня поужинают в кругу семьи и… Добить вышколенного официанта в безупречно белой рубашке гасконским акцентом. Приходилось, конечно, тренироваться – сами собой такие глупости не получаются. Пытаясь однажды продемонстрировать эту гениальную способность Антонио, я нарвался на волну негодования. Заключалась она в том, что он считал, что я говорю по-испански. Но он ровным счетом ничего не понял. Оттого даже треснул меня по голове папкой с документами. Так вот бедняга официант ничего не мог разобрать в моей стрекотне, смущался, краснел, пыжился-пыжился, пока я не устраивал «скандал» из-за отвратительного качества обслуживания. Меня это успокаивало на пару недель. Две недели я мог не бросаться из угла в угол, выдумывая очередной идиотизм.

- Артур, полетели домой вместе?
- Я лечу прямым рейсом.
- Артур, что если нам сходить поужинать?
- Я спешу.
- Артур! Обвалился тоннель под Ла-Маншем!
- Враньё.
- Да что ж такое-то.
ДА ОБРАТИ ЖЕ ТЫ НА МЕНЯ ВНИМАНИЕ, ПОДЛЕЦ!
Мне бы наслаждаться своим положением безработного. Иногда у каждого бывает момент, когда хочется все бросить, уволиться с работы, обрезать телефонные провода, перестать платить за интернет, уехать далеко-далеко к баскской бабушке к Пиренеям… Да вот только мне увольняться неоткуда. Да-а, просчет. А уволиться с должности страны невозможно. Ты потеряешь эту должность только в том случае, если нарвешься на атомную бомбу, по-дружески подкинутую кем-нибудь из атомных держав. А пока я живу на пособие по безработице. Пока я слоняюсь по улицам, разглядывая витрины, в стране будет эта чертова безработица, и уровень ее будет расти в зависимости от моего настроения. В зависимости от того, в каком районе «себя» я буду гостить.
С другой стороны, пособие по безработице у меня – собственно, казна Республики. У меня должны быть привилегии, правда? Вот я и решил, что должен отличаться от бездельников, валяющихся на диванах с газетами, хотя бы тем, что мне не нужно экономить. Признаюсь, мне иногда становится стыдно из-за такого неравенства. Ведь что я там навыдумывал двести лет назад? «Свобода, равенство, братство»? Верно. К сожалению, я врал с самого начала. Скажите спасибо, что хоть президента вы имеете право выбирать. Но вот свою страну – нет. Меня вы не можете выкинуть, потребовав отставки сразу после вступления в должность. Я не уйду с поста СТРАНЫ до следующих выборов! А будут они ой как не скоро. Но они наверняка состоятся. Дедуля Галлия тоже не думал о таком развитии событий, однако вот он я. Такой, какой есть.
Я захожу в бутик оптики и спрашиваю самые сильные очки. У меня спрашивают рецепт врача, но я уверяю, что месье доктор Шваргенштайнер (чем громче и иностраннее фамилия, тем быстрее мамзельки-продавщицы сдаются) мне ничего такого не давал и вообще не считает нужным заморачиваться с такими глупостями. «Просто дайте мне вон те». Тут же вешаю их себе на нос и выхожу на улицу. Не вижу ничего. Только силуэты. Размытые тени прохожих снуют вокруг меня, они не знают, что именно эти очки – моё спасение от стыда. Я должен бы заниматься их благосостоянием, в то время как меня занимают только мои личные (да и к тому же, никчемные) переживания. Мадамзэмесьё, закатите же хорошую забастовку, потребуйте моего отстранения.
А ведь я хотел бы работать в рекламном агентстве! Я хотел бы быть писателем! Поэтом! Маляром, штукатуром, художником, директором детского дома! Но я борюсь против принятия закона о разрешении однополых браков, в то время как сам тщетно добиваюсь внимания своего соседа.
«Если ты не будешь моим, Артур, я покончу с собой!!!» - пишу я у себя в интернет-блоге и снимаю ограничения доступа в надежде на то, что кто-нибудь да прочитает сие бессмысленное послание.
Во что я превратился. Прежний Франсис Бонфуа без проблем мог найти себе компанию на вечер. «Ф-франция-сан!..», «Франция, ур-род!», «Франсис, ты себя выдаешь с головой».
- Да разве ж это плохо?
- Так пойди и выдай себя еще больше! А если мой брат неспособен заинтересовать собой… значит, этот чудак импотент, - выдала однажды Бельгия за кружкой пива, пока Нидерланды возился с волшебной самокруткой.
- Мон шер ами, приглашаю вас к себе в гости в Биарритц на недельку, - обратился я однажды к Англии во время перерыва.
- В Биарритц! Ого! А можно мне тоже приехать? – сунул свой нос Испания, так что пришлось его за этот самый нос больно ущипнуть.
- Нельзя. Не лезь, фрадре, когда не с тобой разговаривают. Так как? Артур?
Он молчал. Видно было, что он взвешивает за и против. Три аргумента за, три против. Введение, заключение, соблюдение абзацев и щедро рассыпать по тексту connecteurs logiques…
- Хорошо, я приеду.
- Пардон?.. – я прямо-таки опешил. Мне так хотелось, чтобы я не ослышался.
- Я сказал, что я приеду. Но если ты…
- Мон шер ами! – перебил я, стараясь не забиться в приступе прямо здесь. – Я так рад.
И он действительно приехал. Стоял с саквояжиком на вокзале славного Биарритца. Я стоял и смотрел на него, смотрел и смотрел и рассматривал, пока не понял, что он начинает поглядывать на часы и злиться. Я подошел, он меня заметил, я не знал, что сказать, а он ничего и не хотел мне говорить. Я повел его к машине, купленной на всё то же пособие по безработице.
Ни одна гадкая сальность не преуспела сорваться с кончика моего языка, пока мы ехали по трассе. Я называю это железным самоконтролем, который в моем случае приравнивается к жертвенности Жанны д’Арк. Когда мы обычно едем той же дорогой с Антонио и Гилбертом… а, вспоминать не буду, иначе рассмеюсь. А смеяться сейчас опасно и крайне неразумно, если я не хочу, чтобы Артур открыл дверь и прямо на ходу выпрыгнул из Ситроена.
Весь вечер мы были самими собой. Я из кожи вон лез, чтобы угодить, изображал из себя слабоумного без намека на здравомыслие. Шутил, как мог, напевал местные песни, раз десять попытался упасть со скалы вниз, в океан, собирал ракушки между камнями в прибойных волнах… А Артур хмурился. Стоял и хмурился. Хмурился. Хмурился… Хотя хмурится он всегда по-разному, и уж кто как не я лучше всех разбирается в этих его мимических экзерсисах. Он умеет хмуриться действительно хмуриться, умеет хмуриться удивленно, ошарашенно, выжидательно, вопросительно… Сегодня пару раз он хмурился радостно. Ну, а мне хотелось, чтобы он нахмурился благодарно и – неужели я действительно жду этого – влюбленно.
К ужину я вызволил из студеного дыхания погреба бутылку молодого розового вина.
Это самое вино стоило бы называть «ненастоявшимся». Но оно называется молодым, потому что все, что «молодое» - априори привлекательно. Никого не интересует, что вино еще не набралось мудрости и вкуса – в погоне за вечной молодостью люди пьют плохое вино. Впрочем, тут на любителя. Кто-то и мясо ест с душком – это считается деликатесом (хотя вряд ли кто-то ест недоваренные макароны, нахваливая их твердость и вязкость).
Так вот я с гордостью поставил бутылку на стол и вынул из шкафчика бокалы. Мы расположились (я расположил нас) на террасе, так что мы видели последние лучи солнца. Артур пил вино совсем маленькими глотками, будто боялся захмелеть, будто ему казалось, что если пить маленькими глоточками – всё будет хорошо. После второго бокала его лицо раскраснелось, он подошел к перилам террасы, оперся на них и стал смотреть вдаль, где уже едва-едва было светло, где последние везучие крыши домов были освещены закатным солнцем. Я тоже оставил свой бокал. Кто бы мог правильно описать, что я чувствовал. Я боялся. Я встал и боялся. Подошел и боялся. Обнял Артура и все еще боялся, а когда он повернулся ко мне и ткнулся лицом мне в шею, я вообще чувствовал, что меня хватит удар от ужаса…
Он молчал. Сложив руки на груди, он смотрел на меня в упор:
- На что ты надеешься? – наконец, сказал он. – Перестань меня преследовать, Бонфуа.
Как так? Я уснул и мне все приснилось? Но ведь так ясно.
Я пальцами потрогал свою шею – она должна была быть теплой от его дыхания. Но нет. Мы по-прежнему в ООНовском «буфете», если можно так назвать роскошный ресторан последнем этаже глав-офиса. Я чувствовал, что мне отказывает сердце.
- Значит, это больше не закрытая тусовка и мы можем поехать? – радостно снова влез Антонио, как будто был дико рад этому очередному, но самому горькому отказу Артура.
- К-конечно, парни! – выдавил я из себя. Потому что это единственное, что я мог тогда сказать.
Фантазером быть хорошо. Но когда фантазии кажутся явью, что влечет за собой целую тучу разочарований… Может быть, я и влечение к Артуру сам себе придумал? Может… Может, и Артура вовсе нет? Может, я не страна?! Может быть, ничего в принципе этого всего не было?!.. В какой момент я погрузился в кому? Через пару минут меня откачают, через меня пропустят пару тысяч вольт разряда и вытащат с того света. Я очнусь, снова стану каким-нибудь Жаном Леклером, простым сантехником, женатым, с двумя детьми, просто шарахнувшимся с лестницы у себя на загородном участке. Хотя это я махнул. Упав с лестницы, невозможно дойти до клинической смерти. Пусть меня просто сбил мотоциклист-негр (да-да, уж на смертном одре я имею право возненавидеть черножопых), когда я шел домой – к дивану и телевизору…
На выходных я, конечно же, все равно отправился в Биарритц в компании Гилберта и Антонио. И Романо, чьё имя наверняка переводится с какого-нибудь древнего языка как «Рожденный раздражать». Мы надрались как скоты благодаря неутомимому Гилбо, который не уставал извлекать из погреба все новые и новые бутылки. Помню, забрался кое-как на второй этаж, вполз в одну из спален и, увидев на кровати Ловино, спросил « А почему ты с Антонио?! Что тебе от этого слабоумного?!» Мальчишка, странное дело, не проснулся. Так что логично предположить, я не услышал ответа о притягательности испанского прононса.

Почему меня подкосила такая глупость? Сотни раз я получал от ворот поворот, но вот на тысячный раз моя устремленность надломилась. Я просто не знаю, что мне теперь делать!
Придумал. Я подожду. Поскучаю еще пару десятков лет, похожу по улицам в очках, в которых ничего не вижу.