[hana-kimi]

Касиэль просила про Бадоу и про старую линялую футболку.

«… И старая линялая футболка…»
Охренительно пафосно теперь в наше время говорить о старых линялых футболках, ровно как и о мужских рубашках на голой женщине у окна. Попробуйте поговорить о новенькой футболочке только-только из магазина и о женской блузке на волосатом мужике на кухне.
Когда по улице все ходят с подтянутыми до ушей джинсами и с рогами вместо элегантной шляпы, о таких дешевых ценностях задумываешься меньше. Ты просто берешь и натягиваешь на себя эту хренову застиранную футболку, тупые кеды с потрескавшейся подошвой, старое пальто и свинчиваешь на работу. Хорошо, когда работа не требует таких наряженческих изысков.
Погода отличная, птички поют, «Небо сегодня потрясающе серое, какая красотища! А заводские выхлопы сегодня н-невероятно ароматны. С ума сойти». Тявкает что-то с ушами и зубами, припадая на передние лапы. То ли животное, то ли гражданин. Глядишь, еще и босс какой-нибудь преступной группировки, от таких лучше вообще подальше держаться, а то за задницу схватит еще: в прямом смысле, что примечательно.
Вороны каркают, какие-то бешеные спаниели носятся в подворотнях. Женщины, мужчины, неженщины и немужчины повсюду рядом на улице. Иди-иди на работку, по дороге заверни в продуктовый, махни с полки все мюсли-батончики (ты любишь с яблоком. нет с яблоком? как нет? что это значит, я буду жаловаться! я вот сейчас как пожалуюсь, в полицию позвоню, что у вас нет яблочных батончиков... ой, у вас такая здоровская пушка, а погладить можно? а батончики с вишней - да я их обожаю, дайте штук сорок сразу...). И на весь день слоняться по городу с фотоаппаратом, строить из себя блаженного свободного фотографа под вечным кайфом от яблочных батончиков, которые все-таки ни фига не яблочные...
Бадоу обычно дожимал день до самого конца, как тюбик с зубной пастой - чтобы ни капельки не пропало даром. Вот теперь он сидел в худом парке на скамейке, руки в карманах, карманы так поразительно здорово греют ладони! А в небе висел какой-то несуразный оранжевый закат. Он был какой-то неэлегантный, недостойный, чтобы его фотографировали. Такая белая ворона среди закатов.
Но Бадоу все-таки щелкнул фотоаппаратом. Откинулась вспышка и кого-то испугала - то ли бабулька, то ли просто какой-то странный шарахнулся от скамейки, когда проходил мимо.
Солнце, а затем и последние стрелки заката исчезают на три, два, один... Рыжий рывком встает, прячет свою миску для приготовления истории за пазуху. Разворачивает последний вишневый батончик, едва откусывает и выбрасывает в мусорку. Какая гадость. Хоть бы аллергия не высыпала.
Между заходом солнца и включением фонарей обычно проходит как минимум полчаса. В это время город превращается в крота, слепое животное шарит перед собой лапами, ничего не в силах разглядеть (а и чего разглядывать, если даже глаз нет). Вокруг фонарного столба собралась кучка детей, в темноте не понять, может, бездомные или еще что-то в этом роде - ждут искру. И вот еле-еле светлый отблеск внутри стеклянного шара, чуть-чуть как-то совсем несмело появляется, давай-давай еще немного и-и-и... Вот, разгорается как костер, становится ярче и ярче, детишки радуются, хлопают в ладоши, а потом идут дальше. Нарадовались, значит. Свет их больше не веселит.

Закидывая в шкаф джинсы, Бадоу достает с верхней полки старую футболку грязнозеленого цвета. На груди там пошла трещинами морда Микки Мауса. Этой футболке уже лет двести.
- Ну, привет, - говорит ей Бадоу, прикладывает к себе, смотрит в зеркало... эх, велика. Все еще велика.
Дешевая линялая такая вся в катышках футболка брата снова занимает свое место на верхней полке. На той верхней полке ничего больше и не лежит. Вот такая ободранная - и как королева.