HAAALLEEEELUUU JAAAH
еще не забыть об вот этом.
Хирако, Урахара, нездоровая любовь первого к медиа-новинкам.
читать дальшеПо случаю большого юбилея генерала Ямамото из мира Живых в мир Мертвых было притащено что-то умопомрачительное. Большой экран, который можно было, на самом деле, без проблем сшить из пары капитанских хаори со склада, проектор и катушка с пленкой, которую, говорят, беречь нужно как зеницу ока — загорается на раз.
В большом зале собралась целая чертова куча народу. Весь высший офицерский состав сидел на полу и пыхтел, обсуждая мероприятие, которое должно было вот-вот начаться с появлением именинника.
Урахара пробрался в зал только тогда, когда уже погасили свет и почти прекратился хруст печеными тараканами из угла, зарезервированного для второго отряда. Киске слепо помахал рукой на звук, здороваясь с бывшим капитаном. Споткнувшись тут же о кого-то из седьмого, он торопливо извинился и поспешил к свободному месту.
- Добрый день, - поздоровался он, плюхаясь на татами и складывая ноги «по-турецки», а не подобрав под себя, как требовали приличия.
- Добрый.
Голос капитана пятого отряда прозвучал как-то напряженно. Урахара посмотрел на него, хотя комнату сейчас освещали только две свечи. Лицо Хирако-сана выражало сейчас всё, что не выражало в обычные дни. Сейчас его глаза горели, губы были сжаты в нитку, а ноздри нетерпеливо подрагивали, словно все не диво дивное пришли смотреть, а притащились полюбоваться на прекрасного скакуна капитанской масти с шикарной пшеничного цвета гривой.
Он был просто помешан на всем, что касается медиа-прогресса. Эти огромные проигрыватели, стеклянные пластинки, дальше неизвестно зачем (ведь в Сейрейтее не нужен телефон) как раз телефонный аппарат, который теперь вежливо стоит на полочке у кабинета капитана.
Урахара однажды (и он считал, что это очень нормально — просто так притащить такую штуку коллеге в подарок) привёл Хирако-сану с грунта фотографический аппарат. Тот самый, на ножках, с черной занавеской, с проводом вспышки, и с пяток килограммов той взрывающейся пудры, которая каждый раз пугала моделей. Хирако-сан в этом испуге неудобств не видел, а только криво ухмылялся, комментируя это так:
Фотография — не картина. На картинах генералов рисовали в тяжелых доспехах, а они на самом деле сидели верхом на скамейке в деревянных дощечках вместо протекторов.
Затем он баррикадируется в одной из лабораторных комнат двенадцатого отряда, чтобы позже продемонстрировать жертвам искусства (моделям) их напуганные перекошенные рожи на толстой бумаге, на углах подсвеченной розовым (у Хирако-сана была тенденция передерживать проявляемый снимок в растворе).
Загорелся свет в таинственном аппарате, Урахара всё поглядывал на своего неподвижного соседа. Пошли кадры, а звуковое сопровождение обеспечили безымянные руконгайские барабанщики.
На экране пыхтел черным дымом паровоз. Казалось, он был готов взорваться от давления жара. Если бы слышать это — наверняка скрежет железа, треск и визг колес, тормозящих на станции.
На лице Хирако-сана плясали блики.
Когда все поднялись со своих мест и, потягиваясь, кряхтя и разминая затекшие ноги, стали выползать из зала, он, напротив, подскочил к «оператору» и стал во всех подробностях расспрашивать о диве дивном, то и дело тыкая тонким пальцем то в одну, то в другую часть механизма.
До казарм пятого они дошли молча. Урахара просто подумал, что если попытаться завести разговор, то любитель искусства просто попытается пробить ему голову.
- Я хочу себе такой же, - сказал он только когда Урахара расправлял его белоснежное хаори на вешалке. – И камеру хочу.
В этот вечер Хирако даже аккуратно сложил свою одежду. Дал понять, что сегодня не настроен на ночной марафон с препятствиями и старательно засопел, укрывшись одеялом до самого носа.
Хирако, Урахара, нездоровая любовь первого к медиа-новинкам.
читать дальшеПо случаю большого юбилея генерала Ямамото из мира Живых в мир Мертвых было притащено что-то умопомрачительное. Большой экран, который можно было, на самом деле, без проблем сшить из пары капитанских хаори со склада, проектор и катушка с пленкой, которую, говорят, беречь нужно как зеницу ока — загорается на раз.
В большом зале собралась целая чертова куча народу. Весь высший офицерский состав сидел на полу и пыхтел, обсуждая мероприятие, которое должно было вот-вот начаться с появлением именинника.
Урахара пробрался в зал только тогда, когда уже погасили свет и почти прекратился хруст печеными тараканами из угла, зарезервированного для второго отряда. Киске слепо помахал рукой на звук, здороваясь с бывшим капитаном. Споткнувшись тут же о кого-то из седьмого, он торопливо извинился и поспешил к свободному месту.
- Добрый день, - поздоровался он, плюхаясь на татами и складывая ноги «по-турецки», а не подобрав под себя, как требовали приличия.
- Добрый.
Голос капитана пятого отряда прозвучал как-то напряженно. Урахара посмотрел на него, хотя комнату сейчас освещали только две свечи. Лицо Хирако-сана выражало сейчас всё, что не выражало в обычные дни. Сейчас его глаза горели, губы были сжаты в нитку, а ноздри нетерпеливо подрагивали, словно все не диво дивное пришли смотреть, а притащились полюбоваться на прекрасного скакуна капитанской масти с шикарной пшеничного цвета гривой.
Он был просто помешан на всем, что касается медиа-прогресса. Эти огромные проигрыватели, стеклянные пластинки, дальше неизвестно зачем (ведь в Сейрейтее не нужен телефон) как раз телефонный аппарат, который теперь вежливо стоит на полочке у кабинета капитана.
Урахара однажды (и он считал, что это очень нормально — просто так притащить такую штуку коллеге в подарок) привёл Хирако-сану с грунта фотографический аппарат. Тот самый, на ножках, с черной занавеской, с проводом вспышки, и с пяток килограммов той взрывающейся пудры, которая каждый раз пугала моделей. Хирако-сан в этом испуге неудобств не видел, а только криво ухмылялся, комментируя это так:
Фотография — не картина. На картинах генералов рисовали в тяжелых доспехах, а они на самом деле сидели верхом на скамейке в деревянных дощечках вместо протекторов.
Затем он баррикадируется в одной из лабораторных комнат двенадцатого отряда, чтобы позже продемонстрировать жертвам искусства (моделям) их напуганные перекошенные рожи на толстой бумаге, на углах подсвеченной розовым (у Хирако-сана была тенденция передерживать проявляемый снимок в растворе).
Загорелся свет в таинственном аппарате, Урахара всё поглядывал на своего неподвижного соседа. Пошли кадры, а звуковое сопровождение обеспечили безымянные руконгайские барабанщики.
На экране пыхтел черным дымом паровоз. Казалось, он был готов взорваться от давления жара. Если бы слышать это — наверняка скрежет железа, треск и визг колес, тормозящих на станции.
На лице Хирако-сана плясали блики.
Когда все поднялись со своих мест и, потягиваясь, кряхтя и разминая затекшие ноги, стали выползать из зала, он, напротив, подскочил к «оператору» и стал во всех подробностях расспрашивать о диве дивном, то и дело тыкая тонким пальцем то в одну, то в другую часть механизма.
До казарм пятого они дошли молча. Урахара просто подумал, что если попытаться завести разговор, то любитель искусства просто попытается пробить ему голову.
- Я хочу себе такой же, - сказал он только когда Урахара расправлял его белоснежное хаори на вешалке. – И камеру хочу.
В этот вечер Хирако даже аккуратно сложил свою одежду. Дал понять, что сегодня не настроен на ночной марафон с препятствиями и старательно засопел, укрывшись одеялом до самого носа.
@темы: Урахара-сан, Хирако-сан, Фанфикшн Блич, ОТП
-
-
18.09.2011 в 09:47и ахеренно *___*